Томас. Я уже поел, мама… Раньше… Прежде чем вернулся домой.
Сара. Это на улице или на лугу тебя досыта накормили? Кто в такое поверит? Или человеческая жестокость в одночасье исчезла, и нашлись желающие чем-то угостить бедного ребенка? Ты лжешь, Томас: лжешь, чтобы я взяла этот хлеб.
Томас. Я в самом деле хочу, чтобы ты взяла хлеб; но я не лгу.
Сара. Тебе скоро будет пятнадцать. С пятнадцати или шестнадцати лет человек лжет.
Томас. Я не лгу.
Сара. Человек греховен — и очень слаб.
Томас. Ты несправедлива ко мне.
Сара. Не хочу тебя обижать. Значит, ты среди бела дня заснул и увидел сон. Избавился от голода во сне. Давай сойдемся на этом. Я могла бы сообразить, что ты заснул. В комнате было очень тихо. Меня мучили дурные предчувствия. Я не слышала твоего дыхания. Слышала, как сочатся капли по стенам. Как дерево потягивается и трещит. Что-то было и за окном. Ветер — или чья-то рука. Рука Марии Рэдклифской, по стеклу… Томас — в последние недели опять схоронили десятерых. Далеко ли они отсюда — или остаются пока в могиле? Кто знает?
Томас (подходит к ее кровати). Не думай так много о мертвых; от этого тебе лучше не станет.
Сара. Они рядом. По ту сторону улицы начинается их царство. Я часто думаю, что твоим отцом был умерший. Он лежал в гробу, а ты тогда был еще чем-то очень маленьким в моем животе; ты появился на свет через три с половиной месяца. И родился мертвым, как твой брат Жиль Малпас, которого ты должен был заменить. Ты не дышал. Но твой дядя Ричард, могильщик, как раз в тот момент заглянувший к нам в окно, не желал возиться теперь еще и с тобою. Он вошел в комнату, поднял тебя с пола — миссис Эскинс уже готова была предать младенчика земле, — вынес на улицу и, ухватив за ножки, вертел над своей головой, пока ты не закричал. С тех пор ты здесь. Хоть, похоже, сплошь сотворен из смерти.
Томас. Я, однако, не отличаюсь от других людей.
Сара. Ох… Ты себя не знаешь. Миссис Эскинс говорит, ты горд, как Люцифер.
Томас. Она что же — лично знакома с этим прекраснейшим ангелом?
Сара. Какой ребенок стал бы так насмехаться? Но ты, увы, уже не ребенок. Ты рослый, хотя ешь мало; ты выглядишь почти как мужчина, хоть непонятно, в силу каких причин; ты умен, но я не знаю, кто тебя учил уму-разуму.
Томас. В раннем развитии нет ничего плохого; скорее, это преимущество.
Сара. Ты кажешься ровесником Уильяма Смита, который на три года старше тебя.
Томас. У него медлительный ум; но он приятен мне, как никто другой.
