Короткий зимний день казался им длинным, бесконечным. После ужина они находили какой-нибудь предлог, чтобы поскорее уйти в свою комнату. Там было тепло, уютно. Не успев закрыть за собой дверь, они бросались друг к другу. Петр обнимал ее тонкий стан и в безумном порыве нес на кровать. И долго не мог оторваться от ее наивно-преданных губ, от покорного, нежного и крепкого, смуглого тела, а она вся была во власти его мужской, неутолимой страсти.
В эти ночи они не смыкали глаз до зари, упоенные ненасытной любовью, наивно мечтая о своем будущем, о доме, о детях. Иногда даже спорили и ссорились с милым притворным упорством.
— Я хочу дочку, — говорила Нонка.
— А я сына.
— Мм! Девочки милее.
— Если ты родишь девочку, я и не взгляну на нее, подарю каким-нибудь бездетным людям. Я не шучу, говорю правду…
— А лучше всего иметь двух детей — мальчика и девочку.
— Так я согласен.
— Девочка будет похожа на тебя, а мальчик на меня.
— Лучше, чтобы оба походили на меня.
— Почему?
— Потому что, если они пойдут в тебя, станут свиноводами.
— Ты что меня дразнишь? Какой ты плохой, плохой, плохой!
Сон смыкал их отяжелевшие веки, и они погружались в сладкую дремоту.
— Ну, а как мы их назовем? — спрашивала Нонка, засыпая, а Петр что-то хрипло бормотал, тяжело дыша ей в щеку.
Дома как будто позабыли, что Нонка в отпуску. Когда однажды рано утром она собралась в путь, все почувствовали, как будет пусто без нее. Петр вышел проводить ее. Выпал первый снег. День был холодный, ясный, равнина ослепительно блестела на солнце. Нонка, укутавшись в шерстяной платок, быстро шла, оживленно рассказывая о предстоящей работе. Петр молчал. Его раздражало ее отличное настроение. Недалеко от фермы он остановился.
— Ты не зайдешь?
— Нет. Когда ты вернешься?
— К семи, а, может, и запоздаю немножко.
Петр нахмурился и посмотрел в сторону:
— Не хватает тебе, разве, дня, что ты и вечером…
— Нельзя, Петя. Как же оставить дело недоделанным?
— Подумаешь, важное дело!
— Петя, прошу тебя, не говори так, ты всегда надсмехаешься над моей работой.
— Ну, иди, а то опоздаешь. Свиньи плакать будут, — сказал Петр хмуро, круто повернулся и, не попрощавшись, зашагал в село.
За обедом еще сильнее почувствовалось Нонкино отсутствие. Дом как-то сразу опустел, не хватало той праздничности, которую сноха внесла в жизнь. Сели на стол, но никто и не притрагивался к еде, как будто ожидали, чтобы и она села с ними.
— Вот это не хорошо, — сказала вдруг Пинтезиха.
