Марийка стала избегать подруг и по вечерам ходила одна к своей тетке. Дядя ее был каменщиком, работал зимой в городе на стройке жилых домов и редко возвращался в село. Тетка — бездетная женщина — была очень привязана к племяннице, знала ее любовные тайны и была готова все для нее сделать. Опытная пожилая женщина понимала, что эти тайные свидания привяжут Петра к племяннице.
Марийка закапчивала свечой окно в комнате, чтобы снаружи не видно было света, садилась у маленькой печурки с вязаньем в руках и ждала Петра. Вскоре в сенях слышались его тихие и осторожные шаги. Марийка встречала его ласковой улыбкой и упоительным запахом духов. Она была очень хороша в своих новых, изящных блузках. На ее нежном лице всегда сияла милая и беспечная, как у ребенка, улыбка, а глаза, ясные и голубые, как васильки, утопали в сладкой неге. Только грудь ее, бесстыдно и дерзко выдающаяся из-под блузки, и сочные губы выдавали затаенное порочное желание страстно любящей женщины.
В один из этих вечеров Марийка отдалась Петру. Они долго лежали рядом и молчали. Марийка, с обнаженной розовой грудью, смотрела на потолок невинными детскими глазами, а уголки ее губ вздрагивали от все еще неутихавшего волнения.
— Что теперь со мной будет!
Голос ее был спокойным и тихим, но Петр уловил подавленную тревогу этой женщины, которая отдалась ему, не зная даже, любит ли он ее. В этот миг она стала ему дорога, и он впервые почувствовал в сердце нежность к ней, но у него не поднялась рука приласкать ее, язык не повернулся сказать ей ласковое слово. Испуганный своей холодностью, он молчал, крепко стиснув зубы, полный отвращения к самому себе.
— Я знать ничего не хочу! — сказала Марийка, повернувшись к нему и положив голову ему на плечо. — Я тебя люблю, и мне этого довольно!.. А ты меня не любишь! Почему?
Петр погладил ей руку и в неожиданном порыве, потрясшем все его существо, прижал к себе:
— А может и люблю!..
Прошел месяц, другой. Петр встречался с Марийкой очень часто и привязался к ней. Ее ласки, такие страстные и искренние, разжигали огонь в его мужской крови, одурманивали голову, как густое, старое вино.
Он возвращался домой поздно с пересохшими губами и отяжелевшими веками, засыпал в сладкой истоме, как пьяный, и всю ночь ему снилась… Нонка…
Пришло время сева. Бригада Петра работала на участке близ акациевой рощи. Однажды Петр сходил в село за газетами и возвращался обратно. По обеим сторонам дороги робко зеленела первая весенняя травка. Над коричневым бархатом пашен дрожало, переливаясь, легкое марево, причудливо изламывая светло-зеленую ленту акациевой рощицы. Петр шел, то насвистывая что-то обветренными губами, то просматривая заголовки в газетах, то рассеянно и радостно оглядывая поле. Он был в легком пиджаке, без шапки, в рубахе с расстегнутым до самой груди воротом. Солнце ласково, но настойчиво припекало затылок, а в лицо ему веяла прохладой весенняя свежесть и как будто чем-то пушистым нежным ласкала его грудь и плечи.
