Один цветок все‑таки лишний.
Его нужно отделить от общей массы, и тогда все встанет на свои места. Я заберу его к себе в закуток, будет очень мило. Успокоенная этой мыслью, я отогнала Ксоло, вертевшуюся у меня под ногами. И она с пакетом от цветов в зубах отправилась на лежанку.
А через несколько минут на кухне появилась Аглая.
— Очень мило, — сказала она, мельком взглянув на гвоздики. — У вас появился поклонник?
— У вас. Эти цветы — ваши.
— Сомневаюсь.
В эту же секунду я тоже засомневалась. Я посмотрела на букет ее глазами; этому я, слава богу, научилась за три месяца — смотреть на все ее глазами. Гвоздики и вправду были слишком просты для утонченной Аглаи, от них попахивало почетными грамотами, одеколоном «Красная Москва» и колоннами пролетариата, стершего зубы на стройках социализма.
— Ну не выбрасывать же, — протянула я.
— Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя.
Остаток дня я провела в окружении гвоздик.
Из‑за них я потратила целых полтора часа на очередное письмо, с которым обычно справлялась за двадцать минут. Из‑за них я прочно застряла на термине «рогами шевелить» и плотно примыкающему к нему словосочетанию «рогач беспредельный», которые украшали страницы первого романа Аглаи. А теперь должны стать украшением ее глоссария.
Она ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили под дверь. И при них не было никакой записки…
Стоп.
Записка все‑таки была. Мысль о ней пронзила меня электрическим током. Как я могла забыть! Она ведь и сейчас лежит в нижнем ящике моего стола!
Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула ящик и дрожащими руками вытащила папку с грифом «ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕ СУМАСШЕДШИЕ». Дорого бы я дала за то, чтобы одно‑единственное послание из этой папки никогда не приходило.
Но письмо было на месте. Полузабытое письмо с полузабытой угрозой:
«БОЙСЯ ЦВЕТОВ,СУКА!»
Вот они и пришли, цветы, все сорок восемь — довольно красноречивое четное число.
Стоило мне вынуть листок из конверта, как прежние, довольно абстрактные, страхи вспыхнули с новой силой. Я еще раз осмотрела гвоздики — теперь они не казались мне такими уж безобидными. Напротив, их растрепанные головки вдруг ожили, резные лепестки свернулись в трубочки и вытянулись в мою сторону.
Ничего опасного на первый взгляд.
Ни пистолетного дула, ни кинжального ребра. А что, если цветы обработаны каким‑нибудь ядом?! Чем‑нибудь вроде ртути или таллия? А я даже не знаю, как они выглядят. И можно ли ими хоть что‑нибудь обработать… Господи, ну почему у меня в школе была тройка по химии?!
