«Коммерцией. Насколько я знаю».
Отец приподнял брови:
«Как прикажете вас понимать — насколько вы знаете?»
«Это значит, что в Эстонии он занимался строительным делом. А теперь уже много лет за границей, и я точно не знаю, что именно он там делает. В смысле работы. И в другом смысле тоже…»
«То есть?..»
«Некоторые говорят, что он скрывается в Люксембурге или где-то там еще от здешних заимодавцев…»
«Тогда можно предположить, что у него на это есть свои резоны…» — протянул отец.
«Может быть, и нет, — сказал Улло. — Может быть, дело в том, что у него там французская мадам — и он не хочет этим огорчать маму…»
«Ах так, — отметил отец. — Ну тогда все гораздо проще. Или, наоборот, сложнее…»
После ужина мы с Улло вернулись в мою комнату. В половине одиннадцатого ко мне зашла мама сказать, что пора умываться перед сном. Улло встал, поблагодарил маму за ужин и ушел. И мама сделала следующее заключение:
«Вполне воспитанный мальчик. Но от его одежды — вы не почуяли? — пахнет подвалом. Это полуподвальная квартира где-то в Нымме, где они вынуждены жить. И уходить он совсем не умеет».
А когда отец (который никого ни в чем не подозревал, но над многими посмеивался) ничего на это не ответил, мама (которая ни над кем не посмеивалась, но подозревала почти всех) добавила:
«К тому же Яак еще ребенок. А этот Улло почти взрослый юноша. И я спрашиваю: что нужно ему от Яака?»
Отец сказал, и мне понравилось это страшно:
«Ну, стало быть, Яак не такой уж, по его мнению, ребенок.»
Как и каким образом накопились сведения и сложилось мое представление о детстве Улло, сейчас мне трудно объяснить. Кое-что и довольно рано я должен был услышать от него самого. Кое-что, видимо, от моей мамы. Вряд ли я сильно преувеличу, если скажу, что в таком маленьком городе, как Таллинн, каждый знал каждого или, по крайней мере, кое-что слышал о каждом. И вот что всплыло: наши матери, то есть ныне госпожи Паэранд и Сиркель, были в первые школьные годы одноклассницами. А за тем, как складывается судьба бывшей одноклассницы, каждая девочка, в дальнейшем замужняя женщина, следит внимательнее, чем за судьбой любого постороннего человека. Между прочим, когда я однажды сообщил отцу, что Паэранд — это эстонизированная фамилия и что вначале фамилия Улло и его родителей была Берендс, отец протянул: «А-аа…» И добавил, что в таком случае и он слышал кое-что, как они жили раньше. Это кое-что, по всей вероятности, я и услышал от отца.
И наконец, лет пять-шесть назад, в 1986 году или около того, мне пришло на ум расспросить у самого Улло про его жизнь. С мыслью, что, может, использую когда-нибудь его рассказы, занесенные в записную книжку, в своих литературных работах. Рассказчика из Улло так и не получилось. И посему я сказал: «Мне теперь ясно, что сам ты свой жизненный материал литературно не обработаешь. И почему бы этого не сделать мне?» К некоторому моему удивлению — он не возразил. Мы тогда не Бог весть как преуспели в этом. Но четыре-пять раз вместе все же посидели.
