Я дождался, пока он уйдет, чтобы он меня не заметил, а потом последовал за последними зрителями. Кассира я не узнал и понадеялся, что и он меня не знает. Я положил на полочку полдоллара, взял билет и шагнул в шатер.
Внутри царил полумрак. Стульев не было. Зрители — и я — стояли возле каната, натянутого на шесть футов перед сценой с черным бархатным занавесом. За сценой кто-то завел граммофон, подключенный к внутренней радиосистеме. Это была типичная чувственная, томная музыка, которая обычно сопровождает шоу девочек. Это продолжалось минуту, видимо, для создания соответствующего настроения. Затем занавес поднялся. Там были две девушки, но Риты среди них не оказалось. В сцене была заложена какая-то идея, я уже не помню, какая. Вряд ли кого-то в тускло освещенном шатре могла интересовать какая бы то ни было идея. Девушки были в украшенных блестками трусиках-танга и прозрачных марлевых бюстгальтерах, разрешенных законом. У них действительно были красивые тела. На просмотр отводилось секунд пятнадцать, а потом черный занавес опустился.
Зазвучала музыка «Мой ангел», и занавес снова поднялся. На подиуме находилась одна Рита. Наверное, она изображала ангела. Рита стояла лицом к зрителям, протянув к ним руки, и какая-то мерцающая ткань, напоминающая крылья, падала на ее обнаженные белые руки, доходя до пояса трусиков, к которым крепилась с обеих сторон.
Тело Риты было очень белым и таким красивым, что от этого зрелища перехватывало дыхание. По крайней мере, у меня перехватило. Вместо бюстгальтера на ней был кусок белого тюля, завязанный на шее и свисавший почти до талии. Он был почти полностью прозрачным. Такие идеальные полушария груди иногда можно было наблюдать у античных статуй в музее, но не стоило рассчитывать или надеяться увидеть их где-то еще.
Рита слегка запрокинула голову. Казалось, она смотрит мне прямо в лицо. Но ведь в полумраке, да еще при включенных нижних софитах, она не могла заметить меня. Занавес опустился. Я стоял, крепко сжав кулаки, даже пальцам стало больно. Повернувшись, я протиснулся между мужчинами, и быстро вышел из шатра.
На аллее я в нерешительности замер, не зная, куда пойти, и через минуту направился обратно к фургону Кэри. Отметил, что все еще могу идти по прямой, не спотыкаясь.
В фургоне по-прежнему было темно. Я сел на ступеньку, решив подождать: вдруг Кэри вернется. Голова больше не кружилась, но в ней царил хаос. И я знал, что вовсе не трезв, потому что мне хотелось плакать. Или побить кого-нибудь. Или и то и другое. А не мог ли Хоуги солгать мне? Не знаю, зачем ему это, но все-таки соврал? А если у Риты сегодня нет никакого свидания? Почему я должен верить ему на слово? Я просидел возле фургона Кэри минут десять, а то и больше. Рита, наверное, уже оделась и вот-вот выйдет из шатра. Я встал и поспешил обратно на аллею.
