Золя раздвинул руки в стороны, словно собирался обнять всех сразу.
– Вчера я постиг, что Господь Всемогущий устроил один-единственный день, в который в мире ничего не произошло. День, в который все остановилось. Да, вчера я прочитал об этом уникальном дне, когда ни один самолет не рухнул на землю, никакая война не разорила человечество, ничего существенного не попало на первые страницы газет. Это был день, когда не родился и не умер ни один выдающийся человек. Все существенные деяния мировой истории свершились в дни предшествующие или последующие, но только не конкретно в этот день. Все замерло, ибо Господь пожелал, чтобы этот день обрел успокоение в самом себе, как самый чистый и бессобытийный день на земле. И, несомненно, точно таким же был день, когда родился Иисус. – Золя кивнул сам себе. – А зачем Господь создал такой день?.. Сейчас я расскажу вам. Естественно, он устроил так, чтобы воссоздать идеальную обстановку для одного-единственного действительно значимого события, которое произошло в тот день. – Он прищурился. – А вы знаете, дети, что это был за день?
Все вокруг вновь замотали головами, даже многие взрослые.
– Это был день одиннадцатого апреля тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года, самый не насыщенный событиями день современности. И многие из нас прекрасно знают, почему Он выбрал именно этот день и почему то спокойствие, которому способствовал мир во всем мире, со всей почтительностью оказалось направлено исключительно на одно необычное явление, которое должно было затмить все остальное. И сейчас, дорогие мои, я открою вам, что это было за явление. – Золя улыбнулся, обнажив десны; давно уже он так много не улыбался. – Господь устроил так, потому что это был день, когда родился я.
Почти все взрослые зааплодировали, а большинство детей просто таращились на Золя, как будто не вполне поняли историю о фантастическом дне, как не понял ее и Марко.
Ибо он-то посчитал, что это полное вранье.
Золя поднял голову и жестом попросил у собравшихся тишины. А затем поведал о том, как в глубокой юности сбежал от воинского призыва и отправки солдатом на Вьетнамскую войну, а позже, будучи уже в Италии, наблюдал, как единомышленники формировали цветочное государство в виде социологического движения Даманур[9]. О том, как хипповая одежда срослась с ним, и о нескольких месяцах собственной поглощенности Северной Италией, о том, как он сошелся с другими «детьми цветов», которые с той поры представляли собой одну семью. Однажды они стали членами единого семейства, прекрасной звездной ночью пообещав друг другу, что создадут свою собственную общину на равнинах Умбрии и станут жить все вместе, подобно цыганам, из бесхитростной солидарности с судьбой и образом жизни этого народа-мученика.
