Осмотрев с пригорка речушку и приметив на ней отмель, Проня указал разведчикам новую задачу. Довольные возложенным на них ответственным поручением, Лиховид с Павшей широким наметом помчались на разведку к предполагаемому броду, и вскоре вернулись, но по их ошарашенным лицам сразу стало видно, что что-то не так.
— Брод есть, - растерянно доложил Лиховид. - Мелкий, удобный, с твердым дном. Но… - отрок замолчал, боясь, что ему не поверят.
— Что не так с бродом? - нахмурился боярин. - Берег огорожен, что ли? Не заметил этого.
— Нет, просто… просто лошади воды боятся, - выдохнул Павша.
— Ах, что ж мы за лошадей-то купили! - в сердцах воскликнул боярин и, благо что иерарх не слышал, вывалил гору проклятий на голову вчерашнего турка, подсунувшего им пустынных лошадей, не умевших плавать.
В жаркий полдень посольство остановилось на отдых в тени большой рощи. Хотя следовало спешить, чтобы успеть к Никеи до вечера, но пешие странники устали и им требовался отдых, да и комонным тоже не мешало бы передохнуть. Однако неуёмный боярин и тут снарядил сторожевое охранение, строго предупреждая гридней:
— Дозорным коней не разнуздывать и подпругу не отцеплять. Часовой свою лошадь дает подчаску, чтоб тот держал ее в поводу, а сам становится пешим. Смотрите в оба и вражеских лазутчиков не допускайте. Если что заметите, то часовой остается наблюдать, а подчасок сразу же предупреждает командира. А случится нечаянное нападение супостатов, то сторожа должны задержать их, пока весь отряд не взнуздает лошадей и не изготовится к бою.
Приказ боярина следовало выполнять неукоснительно, и, несмотря на отсутствие ворогов, дозорные послушно стояли неподвижно, вглядываясь в даль и не смея даже заменить мокрый от пота подшлемник.
На закате, наконец, показались стены Никеи. Однако у въезда в город царило настоящее столпотворение. Столько возов и людей спешило попасть в столицу дотемна, что они совершенно запрудили дорогу, и к воротам невозможно было пробиться.
Отец Григорий прищурил глаза, оценивая размеры пробки, и понял, что ночевать посольству придется под стенами, дожидаясь, пока утром ворота снова откроют. Чтобы избежать этого неудобства, оставалось только одно средство. Протоиерей повернулся к Проне, уже доставшему из обоза большой продолговатый сверток, и кивнул, давая разрешение на применение крайней меры.
Чуть откашлявшись, священник поднес к лицу длинный медный рупор, почтительно придерживаемый боярином, и громогласно потребовал от греков расступиться и дать дорогу послам Великого князя.
