Неожиданно Тамара потянулась и чмокнула его в щеку.
— Мог бы и раньше объявиться, — сказала она, пропуская гостя в темную прихожую, — в одном городе живем.
Минуту спустя Р.М. сидел в огромном кресле под торшером и оглядывался вокруг. Квартира была похожа на музей современной мебели в стиле «ретро». Все было массивно, безвкусно даже на непросвещенный взгляд Романа Михайловича, и главное — просто нелепо в комнате, где, по идее, и обедали, и спали, потому что, судя по всему, вторая комната, куда Р.М. не был допущен, предназначалась для приема страждущих. Оттуда доносились тихие голоса — Тамара разговаривала с дочерью. Поневоле Р.М. сравнивал эту квартиру с уютными, какими-то воздушными комнатками Галки. И поневоле же пришла к голову банальная мысль о несходстве судеб, и о том, что характер человека можно прочитать по обстановке в его квартире.
На пороге возникла Тамара — успела переодеться! — и юное существо почти без признаков своего пола, небольшое, лет пятнадцати на вид (а ведь Лене исполнилось восемнадцать), в джинсах, обтягивающих и без того узкие бедра. Существо смотрело на Романа Михайловича недовольно, ему не дали отдохнуть, оно устало и хотело спать.
— Это Ленка, — сказала Тамара. — Знакомиться не желает, но посидит, послушает.
— А как же… — начал Р.М.
— Эх, — Тамара нервно махнула рукой, — я тут за всех, и за мужика, и за эту прорицательницу.
Лена поморщилась и села в кресло напротив Романа Михайловича. Взгляды их встретились, и Р.М. понял, что говорить с этой девушкой не нужно. Они поняли друг друга мгновенно, сцепились взглядами, мыслями, сознанием и всем, что там еще в глубине, и Лена знала уже, зачем пришел этот старый мамин знакомый, о котором мама успела только сказать, что он ученый человек и когда-то творил любопытные и странные вещи. И Р.М. понял, что к бизнесу Тамары дочь не имеет отношения, она статистка, просто о ней слышали, а слухи как лавина, и ничего с ними не поделаешь, мама хочет жить как все, Лена, когда ходят клиенты, сидит и смотрит, иногда вставляет слово, когда поймет вдруг, что за человек перед нею, и клиент сразу теряется, иногда пугается даже и начинает смотреть затравленно, и готов уже принять все, что скажет мама, а говорить она умеет — и говорить, и заговаривать, она умная и тоже понимает людей, но не так, как Лена, нет, не так, она видит внешнее, а Лена — не всегда, впрочем, — смотрит вглубь, и иногда ей становится страшно, иногда смешно, и она смеется, никого не стесняясь, а клиенты начинают суетиться, будто догадываются, что именно открыла в них эта девчонка, а мама потом сердится, потому что нельзя смеяться во время сеанса, неприлично и возбуждает ненужные подозрения…
