Почему-то именно сейчас, в покачивании экспресса, в сутолоке аэропорта, в очереди на регистрацию, ожидании в комнате со странным названием «накопитель», а затем, наконец, в салоне самолета Р.М. ощущал любимое им состояние какого-то провала в собственные мысли, когда рассуждения возникают не вследствие логических умственных операций, а являются откуда-то целиком, их нужно только обозреть и подивиться неожиданному совершенству. Слово «вдохновение» Р.М. не любил: он занимался методикой прогнозирования открытий, которая призвана была изгнать всякий туман из этой области человеческой деятельности, оставив рациональную структуру. А вдохновение и все прочие словеса, что возле этого понятия обычно паразитируют, относились пока к области, где рациональное отступает. Р.М. не любил слово «вдохновение» потому, что не мог пока определить ему рационального выражения, описать алгоритмом, научить себя и других приходить в это состояние по желанию и в любое время. Но когда такое состояние возникало само, Р.М. испытывал муки счастья — он действительно страдал, потому что хотел и мог в эти редкие минуты делать все, и минут этих было мало, и случались они вовсе не тогда, когда он сидел за машинкой, а так вот, к примеру, как сейчас.
Р.М. смотрел в иллюминатор на ослепительно фиолетовое небо и думал: почему все-таки не Галка, а ее дочь? Объяснение уже возникло, но он не анализировал его, старался пока просто запомнить. И одновременно — будто работал параллельно еще один мозг — появлялся рассказ.
Наступил День узнавания. Однако прежнего удовольствия не было. Проснувшись, Кирр подумал даже, что останется дома, хотя приглашение лежало на подносе — почетный листок, один из пятидесяти. Так вот и подходит старость — когда уже не рвешься, как прежде, первым на планете узнать ответ на очередной сакраментальный вопрос. Он должен пойти, ведь задавать будут именно его вопрос, впрочем, искаженный почти до неузнаваемости многочисленными поправками. Может, потому и не хочется идти на церемонию? Уязвленное самолюбие. Нет, пожалуй.
Кирр заставил себя встать, умыться и позавтракать. Сел перед телеэкраном, но аппарат не включал, думал. Почему мир устроен именно так, а не иначе? Вот вопрос, на который никогда не будет ответа. Много сезонов назад, когда еще только был открыт этот закон природы — закон вопросов и ответов, — одним из первых на церемонии узнавания был задан вопрос о сущности всего. И это был единственный случай, когда прямой ответ не был получен. Вместо этого каждый, кто присутствовал на церемонии, ощутил ужас. Больше никто никогда подобных вопросов не задавал.
