Князь позвонил в стоявший на столе серебряный колокольчик и, когда появился слуга, приказал принести ему бумагу и карандаш. Я не шевелился. Мое сердце сильно заколотилось, а руки стали раскачиваться еще сильнее. Рядом, уютно потягиваясь, что-то проурчала собака. Принесли письменные принадлежности, и князь начал:
— Итак, ваша фамилия?
— Голубчик.
— Место рождения?
— Вороняки.
— Отец?
— Умер.
— Я не спрашиваю о его состоянии здоровья, — сказал Кропоткин, — его профессия?
— Он был лесничим.
— Есть еще другие дети?
— Нет.
— В какой гимназии вы учились?
— В городе В.
— Отметки хорошие?
— Да.
— Хотите ли вы учиться дальше?
— Да, конечно.
— Вас интересует какая-нибудь определенная профессия?
— Нет.
— Так, — отложив карандаш и бумагу, сказал князь.
Он встал, и я увидел под его распахнувшимся халатом кирпично-красные штаны, как мне тогда показалось, из турецкого шелка, и кавказские, украшенные бисером сандалии. Он выглядел так, как в моем воображении мог выглядеть султан. Князь вплотную приблизился ко мне, по дороге пнув собаку, которая, заскулив, отодвинулась в сторону. Я почувствовал на своей опущенной голове его острый, как край ножа, взгляд.
— Встаньте! — сказал он.
Я встал. Он был выше меня на две головы.
— Посмотрите на меня! — приказал он.
Я поднял голову. Он долго рассматривал меня.
— Кто вам сказал, что вы мой сын?
— Никто. Я уже давно знаю об этом. Я подслушал, я догадался.
— Так, а кто вам сказал, что вы можете требовать какие-то там права?
— Никто. Я сам так решил.
— И какие же права?
— Право называться так…
— Как?
— Так, — повторил я, не отваживаясь сказать: «как вы».
— Вы хотите, чтобы вас звали Кропоткин?
— Да!
— Послушайте-ка, Голубчик! Если вы и правда мой сын, то неудавшийся. Это значит — нелепый, совершенно нелепый.
В его голосе я почувствовал издевку, но вместе с тем впервые в нем прозвучали добрые нотки.
— Вам, Голубчик, следовало бы самому себе сказать, что вы нелепы. Вы признаете это?
— Нет!
— Ну, тогда я вам объясню. По всей России у меня, вероятно, есть много сыновей. Кто знает, сколько? Я долго, слишком долго был молод. Возможно, и у вас уже есть сыновья. Я тоже когда-то был гимназистом. Мой первый сын — от жены школьного смотрителя, второй — от его дочери. Первый из этих сыновей — законнорожденный Колохин, второй — незаконнорожденный Колохин. Эти два имени, если их вообще можно назвать именами, я помню, потому что они были первыми. Но моего лесника Голубчика я не помню совсем, как не помню многих, многих других. Не могут же по миру болтаться сотни Кропоткиных, как думаете? И что это за права и законы? А если б даже и был такой закон, кто может гарантировать, что это действительно мои сыновья? А? И тем не менее я забочусь о них обо всех, если, конечно, о них знают в моей личной канцелярии, ибо я — за порядок. Все без исключения адреса, касающиеся этого вопроса, я предоставил моему секретарю. Ну? Вам есть что добавить?
