Потом, когда она убедилась, что во мне отсутствуют даже первичные качества, которые в ее глазах отличают человека от высшего животного, увидела, что я многословен и легкомыслен, как дети, тщеславен, необуздан, как зверь, что я постоянно говорю глупости и так же глупо себя веду, что я не могу и отдаленно воспринять самых глубоких ее мыслей, но главное – что я, подобно ручной собачке, слишком завишу от ее мыслей и совсем лишен свободы, как от нее, так и от себя самого, – когда она все это почувствовала, то тяжело усомнилась во мне, в том своем утреннем видении и в самой себе.
Да, ей самой казалось, что она меня любит, да она никогда и не скрывала этого от меня, но соединить со мной свою жизнь она не может.
Измученная, вся в слезах, она поднялась, не стала слушать моих слов и не позволила мне проводить ее.
И все же я не сомневался, что не пройдет и часа, как она будет моей.
Охваченный неистовым чувством победителя, я распрямился во весь рост. Впервые я наслаждался сознанием своей силы среди этих людей.
Что мне теперь их духовное превосходство! Чего стоит все это одухотворение! Разве может все это противостоять силе моих рук и воле к обладанию?
Я люблю эту женщину, я держал ее в своих объятиях, и теперь она должна быть моей – в раю и в аду, в жизни и в смерти!
Я дал себя одурачить этими тысячелетиями! Но что мне тысячелетия?! Старый мудрец Ворде сказал: жалкие четверть часа на великом мировом пути. На пятнадцать минут раньше или позже – не все ли равно?! Настоящий миг – только он и важен!
Я взлетел по лестнице на второй этаж и, отдернув занавеску, вошел к ней.
Наполовину обнаженная, она стояла передо мной во всей своей прекрасной девственной красоте.
Пытаясь защититься, она подняла руку.
Я ринулся в комнату.
Она забилась в угол и упавшим голосом, которого я у нее никогда не слышал, пролепетала: “Я боюсь!” Губы ее дрожали.
Через мгновенье я был уже рядом с ней. Мои руки неудержимо потянулись к ее телу, и вскоре остатки ее туники клочьями разлетелось в стороны.
“Маркус!” – воскликнула она в смертельном ужасе.
И крик ее замер в тишине зимней ночи[1].
Я схватил ее и рывком поднял над головой.
Напрасны были все ее вопли и отчаянное сопротивление – на постели она лежала в моих объятиях.
Стена, разделявшая Маркуса и Ирид, пала!
Слабая женщина в величайшую минуту своей жизни с жалобным стоном отдала себя в мою власть.
Когда зимнее солнце поднялось над снеговым простором, я проснулся от глубокого сна. На моей руке спала Ирид.
