— Так тебя за это посадили?
— Если бы, — грустно улыбнулся Мурат. — Они же меня подозревают в пособничестве… Шпионом моджахедов называют…
— А что это у тебя на лице — ссадины?
— Они же не только языком разговаривают… Считают, что кулаками лучше всего с людьми беседовать…
— Ясно. А как ты себя чувствуешь? Хочешь, я лягу на верхние нары?
— Не надо, спасибо! У меня больше душа болит, чем синяки. Мама, бедная, может не выдержать. Совсем одна осталась с шестерыми детьми.
Ветров взглянул в окошко. Во дворе уже стало темно, и тусклый свет маленькой, под самым потолком, лампочки, темные шершавые стены, покрытые толстым слоем пыли, прикрепленный к бетонному полу табурет, двухэтажные нары не вызывали приятных эмоций.
Ветров предложил:
— Ну что, Мурат, давай будем устраиваться? Впереди длинная ночь, мечтай — сколько хочешь.
— Они что-нибудь на ужин дают? Я со вчерашнего дня, как взяли меня, ничего во рту не держал.
— Да, ты прав. Сейчас принесут по граммов двести хлеба и по кружке чаю, правда, без сахара. Я совсем забыл об этом так называемом ужине. — Ветров уселся на своих нарах и предложил: — Присаживайся, скоро официанты придут.
Они некоторое время молчали, а затем Мурат спросил:
— А ты за что сидишь? Ты же не местный, скорее всего, из России?
— Ты знаешь, браток, пожалуй, наши судьбы схожи. Я тоже, можно сказать, свой среди чужих или, точнее, чужой среди своих.
— А как ты оказался здесь?
— Искал кое-кого, с кем рассчитаться должен…
— Месть?
— Ты знаешь, не совсем месть, хотя что-то общее с местью есть, конечно.
Мурат молча кивнул головой и начал осматривать камеру. В этот момент лампочка неожиданно погасла, и наступила полная темнота. Ветров будничным голосом пояснил:
— Это здесь часто бывает.
— Да, это бывает. Электричество же издалека подается, — поддержал Мурат, — бывает авария, бывает, боевики опору подорвут.
В этот момент послышался лязг металлических запоров, и двери раскрылись. В дверях с фонариком в руках появился милиционер, за ним с зажженной керосиновой лампой — второй. Тот, который был с фонариком, приказал Мурату:
— Оторви свой зад от табурета, на него ужин поставим.
Он поставил на табурет две алюминиевые кружки, от которых шел пар, а тот, что с керосиновой лампой, положил на листке бумаги два похожих на толстые блины лаваша. Милиционеры были не те, что привели Мурата, и, когда один из них случайно осветил лицо Мурата, из его уст вырвался вскрик:
— Мурат! Ты? — но милиционер, тут же поправляясь, изменил интонацию. — Ты Мурат, я спрашиваю?
