Но больше всего Пьер-Ива занимали отношения между этими двумя заброшенными на край света людьми. Наскоро пролистав все, что нашел на тему кораблекрушений, он понял, насколько часто все решают настроения внутри группы, выстраивающиеся иерархии и союзы, и как главные действующие лица оказываются ангелами или демонами, которые вдали от всяких социальных ориентиров психологически срываются. Именно над этим он и хотел работать вместе с ней.
Собственно, самым притягательным Пьер-Ив считал то, что мечта Луизы и Людовика была мечтой очень многих: сбежать от этого давящего и вечно спешащего общества, из отравленного воздуха больших городов, вернуться к природе и подлинным человеческим отношениям. И вот у него на глазах эта утопия обернулась кошмаром. Он хотел понять, случилось ли это по их вине, сами ли они лишились благодати или у них, с их происхождением, не было ни малейшего шанса достичь цели? Может быть, в обществе изобилия они утратили необходимые рефлексы?
Он даже задумался, а не испытать ли ему это на собственной шкуре? Пусть бы его на какое-то время бросили на необитаемом острове – просто чтобы попробовать. Но пример сидящей напротив измученной женщины заставил его от этого намерения отказаться.
Для Луизы эти излияния оказались спасительными. Впервые в жизни она находилась в центре событий, была главной героиней, а не массовкой. До сих пор по-настоящему ею интересовался только Людовик. Пресса привлекла к ней внимание – доброжелательное, но поверхностное. А здесь, сидя напротив Пьер-Ива в тесном и скудно обставленном номере, напоминающем кабинет психолога, она почувствовала, что действительно существует. Ее жизнь разворачивалась, обретала перспективу. И если она по-прежнему не видела смысла во всем, что с ней произошло, то, по крайней мере, поняла логику событий, которые ее к этому привели.
Пьер-Ив держался настороже. Если ее голос выдавал волнение, как было во время первого их телефонного разговора, он помечал, о чем шла речь, собираясь вернуться к этим болезненным темам позже. Ему вовсе не хотелось на нее давить, и еще того меньше – ее травмировать. Она и без того хлебнула полной мерой.
Он не без цинизма прикидывал, стоит ли закрутить с ней роман. Иногда она казалась такой трогательной – хрупкая, съежившаяся на постели, с уставившимися куда-то в пространство зелеными глазами и такая бледная в луче скупого ноябрьского солнца. Да нет, он относится к ней скорее как старший брат. Если ему хотелось ее обнять, то только чтобы утешить, защитить. Он чувствовал, что от своей утраты она не оправится никогда, а жестокий мир тут же отвернется от нее, когда она ему наскучит, когда на нее досыта насмотрится в передачах, идущих в прайм-тайм. Художник может влюбиться в свою модель и идеализировать ее на полотне, но он, Пьер-Ив, в первую очередь хотел ее проанализировать, рассмотреть под лупой эти восемь месяцев краха, докопаться до истины.
