Им не раз за время путешествия встречались эти плавучие соборы, и смешно было смотреть на престарелых мореплавателей, которые пили чай за стеклянными стенами, когда сами они жили полной жизнью. Но в эту минуту они отдали бы что угодно, лишь бы оказаться там. Обоих накрыл страх – а вдруг с лайнера их не увидят? Луиза кинулась домой, чтобы взять зажигалку, Людовик ринулся к лодке. Выбежав из дома и увидев его, она решила, что он ее не понял.
– Людо, стой, надо зажечь огонь!
Она нагнала его, и сердце зашлось от тревоги – где же корабль? А он уже миновал середину бухты и спокойно шел дальше своим путем. Нет! Останься! Подожди! Продолжая вопить вслед уходящему лайнеру, она прыгнула в лодку и схватилась за канистру с бензином – надо же скорее разжечь костер. Но Людовик грубо ее отпихнул:
– Ты что, спятила? Надо плыть за ними, надо их догнать!
– Идиот, мы их не догоним, они идут слишком быстро, они нас не увидят. Надо костер…
Он не дал ей договорить, навалился, с силой вытолкнул из лодки. Оба мгновенно утратили дар речи и способность соображать. Они дрались, охваченные дикой яростью, с перекошенными от злости и нетерпения лицами. Он был сильнее, но она не сдавалась, безжалостно кусалась и царапалась. Тела переплелись, оба тяжело дышали, можно было бы подумать, что они задыхаются от страсти, если бы глаза не полыхали ненавистью. На карту была поставлена их жизнь. В конце концов Людовик победил, вытолкнул Луизу на берег, и пока она лежала, обессилевшая, не унимая капающую из носа кровь, он, воспользовавшись передышкой, с торжествующим рыком столкнул лодку на воду. Из-за спешки он только с третьего раза сумел завести мотор – забыл открыть подачу бензина. Руки у него дрожали, а сердце колотилось так, что больно было в груди. Время тянулось бесконечно. Но вот мотор чихнул – и лодка сорвалась с места.
Луиза, оглушенная, поползла к воде, причитая: «Нет! Нет, вернись! Мне нужен бензин…» Не в силах справиться со страхом и отчаянием, она лупила кулаком, песок летел во все стороны. Ее трясло после этого взрыва необузданного бешенства. Был бы у нее нож, она всадила бы этот нож ему в спину – человеку, которого внезапно возненавидела до глубины души. Ее переполнял стыд, отчего – она и сама не понимала, то ли оттого, что проиграла сражение, то ли оттого, что подчинились импульсам, лимбической системе мозга. Услышав шум мотора, она встрепенулась, вскочила на ноги и, стиснув зажигалку так, что костяшки пальцев побелели, бросилась к куче досок, которые они всего несколько минут назад вместе отдирали. Не обращая внимания ни на торчащие гвозди, ни на занозы, она собрала самые мелкие и, как ей показалось, самые сухие щепки и попыталась поджечь. Напрасно старалась – только пальцы опалила. В открытое море смотреть нельзя, она должна сосредоточиться на своем занятии. А вдруг судно замедлило ход, чтобы пассажиры полюбовались пейзажем? А вдруг она успеет, ее костер хотя бы дымить начнет? Луиза растерянно огляделась. К одной из досок были прибиты старые газеты, должно быть, ими пытались закрыть щели. Она отодрала бумагу, неверными руками подожгла… Господи, ну пожалуйста… Она не молилась с восемнадцати лет, с тех пор как заявила матери, что она неверующая и больше к мессе не пойдет. О чудо! Над деревяшками поднялись дрожащие язычки пламени. Блаженно выдохнув, она ловко, осторожно подложила в огонь несколько щепок, и вскоре на песке засветился красный глаз костерка. Еще немного – и она сможет подбросить в него гнилые доски, от которых повалит дым. Она распрямилась.
