6 февраля: доделали верстак.
12 февраля: убили 32 пингвинов, начали коптить мясо в кухне.
21 февраля: выбросили 10 протухших пингвинов, набрали мешок водорослей и три кучки морских блюдец.
23 февраля: сломали лезвие хорошего ножа, убили самку морского котика.
Эти скромные записи очень им помогли, будто приблизили к нормальной цивилизованной жизни. У них снова появилась история. Правда, они предпочитали рассказывать о своих победах, умалчивая о поражениях, делиться планами, а не сомнениями. Дав волю фантазии, они вообразили, что кто-нибудь когда-нибудь прочтет эти строки, и надеялись произвести хорошее впечатление. Иногда одному из них хотелось поставить рядом с описанием подвига свое имя, но они поклялись никогда этого не делать, пусть все будет общим…
И все равно каждый мечтал когда-нибудь начать вести собственный дневник, который дал бы заодно возможность выплеснуть все, что накопилось.
Вечером, пристроившись поближе к докрасна раскаленному бидону, они припоминали и пересказывали друг другу обрывки прочитанного: описания экспедиций Шеклтона, Норденшёльда[10] и других великих полярников. Иногда это их воодушевляло и пробуждало веру в человека, попавшего в беду, но бывало и так, что они, напротив, впадали в отчаяние, чувствуя себя особенно слабыми и неуклюжими в сравнении с этими героями. Пробовали они и развлечься, воссоздавая по памяти романы, вспоминая исторические эпизоды или сведения из географии. Но оказалось, что Луиза, которая хвасталась знанием литературы, плохо помнит «Алису в Стране чудес» и неспособна пересказать «Мадам Бовари» или «Красное и черное». А Людовик сбивался, перечисляя французских королей, и путался, рисуя карту Африки. Все, что они когда-то выучили, представлялось теперь таким далеким и почти бесполезным. Все то, что было частью их культуры, что определяло правила жизни, здесь было ни к чему. Разве все эти знания помогут добыть пищу или уберечься от болезни? И все же то, что они поддерживали эти смутные воспоминания, уберегало от отчаяния, позволяло ощущать связь с человеческим сообществом, которого им так не хватало. Оставаться «нормальным» – и обязанность, и средство, помогающее продержаться. Они не признавались друг другу в том, что из подробностей этого прежнего мира чаще всего в сознании всплывало самое раннее, детское – считалочки, которые они бормотали вполголоса, сами того не замечая, сценки, виденные во время прогулки с дедом, запах шоколадного заварного крема. Говорить о таких вещах оба стеснялись, но опирались именно на них.
