Молот Тора всегда возвращался, словно бумеранг. И вот интересно, в кого он тогда попадал?
Все мгновенно потеряли слух. Силу звука можно было воспринять только через кости, через собственные внутренности и какую-то чудовищную тряску. Могло показаться, что здание школы внезапно рухнет — оно явно дернулось, обсыпая находящихся внутри завалами штукатурки и кирпича. Вокруг бесшумно двигались странные силуэты с открытыми ртами. Дым из коридора валил через все возможные отверстия. Шильке тряс головой. Он понятия не имел, когда начал слышать какие-либо звуки, кроме настырного «пфиииииииииии». Похоже, что в коридоре кто-то выл. Офицер глянул в сторону. Сержант все еще держал во рту свисток. Щеки его мерно выдувались. Господи Иисусе! Он же все время свистел! Шильке услышал это лишь через несколько секунд.
— Не-е-ет!
Парни у другой баррикады, возле германской лестничной клетки, услышали свисток секундой спустя.
— Не-е-ет!
Но было поздно. Вермахт взорвал и вторую мину. Ту, что находилась со стороны русской лестничной клетки. Такого впечатления, как предыдущая, она не произвела. Одуревшие солдаты прятались за какими-либо переборками, не имея понятия, что делать. Шильке выглянул в коридор. Пути для отступления не было. Коридор с немецкой стороны горел, несколько охваченных огнем вражеских солдат сталкивались один с другим. Снова то летучее мгновение. Один-единственный миг, когда следует принять немедленное решение, пускай даже и плохое, или позволить себя убить. Холмс всегда повторял: «Даже принятие плохого решения в сотню раз лучше, чем непринятие какого-либо решения». Ну что же… Выходит, смерть!
— За мной! — заорал он, — выскакивая в коридор. — За мно-о-ой!!!
И он побежал в сторону советских позиций, прямиком под стволы их винтовок, стреляя из автомата. Через несколько шагов, ослепленный пылью, он споткнулся. Сержант схватил офицера за плечо. Потянул, и оба грохнули в стену, инстинктивно обнявшись, чтобы не упасть. С разгона они выполнили красивейший балетный пируэт, задержавшись на самой средине коридора. Сержант: спиной к русскому. Тот чертов автомат Томпсона постоянно стрелял, потому что шов перчатки застрял между скобой и спусковым крючком, и Шильке никак не мог убрать палец. Сотне патронам в барабанном магазине требовалось много времени, чтобы опорожнить его. Пули калибра 0,45 дюйма, то есть, толщиной, приблизительно, в палец, дырявили остатки стен, свистя рикошетами. Сержантом что-то дернуло. Пуля попала ему в спину. Сержант с офицером глядели друг другу в глаза. Томмиган продолжал стрелять. Шильке не мог убрать пальца с крючка, сержант словил вторую пулю. Через мгновение — еще и третью. Они все так же были прижаты один к одному.
