Я поднялся из-за стола, Иннокентий Львович прошел за мной в прихожую. Когда я, уже стоя на пороге, хотел попрощаться, он вдруг как-то безотносительно и без повода вспомнил:
– Когда мне было лет двенадцать, мы были с отцом в Пицунде, я однажды ушел один в лес и заблудился… Представляете, совершенно потерялся! – Он смотрел не на меня, а перед собой, словно видя в темном свете голой лампочки глухие южные заросли вокруг. – А лес там был такой громадный, дикий… Я думал, что уже не выберусь… Но потом все-таки нашелся…
Он слабо похлопал меня по плечу напоследок, точно меня, а не себя обнадеживая благополучным концом.
– А ножик вы мне отдать, пожалуйста, не забудьте. Сами понимаете, личный подарок…
Вернувшись в квартиру Некрича, я пробрался на ощупь по коридору мимо неосвещенных комнат, ставших в темноте еще громаднее. Я был уверен, что Ирина, обидевшись, давно ушла, но застал ее там же, где оставил, – спящей, положив ладонь под щеку, на тахте в кабинете среди смутно белеющей разрухи ремонта.
Летом Гурий увез Ирину «на юга», и я остался один. Большинство моих учеников тоже разъехалось кто куда, поэтому заняться было особенно нечем. Иногда я ездил купаться за город, остальные дни сидел дома, чтобы не выходить лишний раз на опустошенные жарой улицы.
Вечерами, когда жара спадала и улицы становились просторнее, я шел гулять, проходя мимо сидящих на корточках у подъездов мужчин в тренировочных штанах и глядя вслед женщинам, оставляющим за собой расплывающиеся в воздухе следы запахов.
По ночам я почти не спал, начисто вдруг забыв технику исполнения того фокуса, посредством которого сон извлекается из ночи, как разноцветный платок из пустого черного цилиндра. В сотый раз переворачиваясь с боку на бок, я испытывал прилив внезапного счастья, если удавалось найти на измятой простыне кусок незалежанной прохладной ткани. Проезжающие под окнами грузовики становились слышны издалека, рев их неумолимо нарастал до тех пор, пока не начинало казаться, что они один за другим проезжают по тоннелю, прорытому сквозь мою голову от уха до уха. Когда грузовики смолкали, тишина наполнялась комариным звоном. Повисая над черной пропастью бессонницы на дрожащей нитке комариного писка, я не мог отделаться от тревожной мысли, что время такими ночами идет гораздо быстрее, чем когда спишь, и, подходя по утрам к зеркалу, всякий раз обнаруживал у себя больше седых волос, чем накануне.
Пытаясь отоспаться днем, я занавешивал открытые окна шторами. Горячий ветер вздувал их пузырями, и в образовавшиеся между ними просветы в полутемную комнату влетали, лопаясь, шары огня с улицы. Однажды, едва я задремал, телефонный звонок вырвал меня из короткого сна, в котором я успел почувствовать себя совершенно беспомощным и вспотеть. Звонил Некрич, предлагая встретиться. Еще как следует не проснувшись, я согласился и побрел в ванную умываться теплой водой. Потом надел белую рубашку и вышел на белую от солнца улицу.
