Генерал привстал, перегнулся, и Наталье на мгновение показалось, что его сложенные в клешню пальцы вцепятся ей в горло. Или волосы, чтобы пару раз приложить лицом об стол – сопли, кровь, слюна на документы. Но он всего лишь схватил рукописное творчество белокурой бестии и принялся вслух зачитывать избранные места.
В нарушение всех инструкций… не доложив вышестоящему… сговор с испытуемой… крайняя небрежность… презрев установленный порядок…
– Презрев? – вскинулся Фил.
– Да, презрев, – генерал сверился с написанным. – Или здесь что-то неверно? Разве вы не пошли на преступление, чтобы сорвать ответственный опыт?
Отцу бы только диссертации писать – «Обращение на «вы» как лучший способ высказать презрение». Дочь презрела установленный порядок, а отец теперь презирает ее.
– Мы достигли предела, – сказала Наталья. – Электрошок уже неэффективен. Необходима другая стимуляция – и более глубокая, и более щадящая. Да, я нарушила все инструкции, но не оставалось времени на бюрократию.
Николай Иванович хватил ладонью по столу.
– Хорошо, – сказал он неожиданно спокойным голосом. – Это моя ошибка. Я надеялся, что ты… В общем, собирай вещи и убирайся. В Москву, Ленинград, Сорбонну, куда хочешь. Но чтобы в двадцать четыре часа духу твоего здесь не было.
Встречая в книгах расхожую фразу «В воздухе повисла тишина», Наталья воспринимала ее не иначе как затертую метафору. Но теперь она ощутила эту повисшую тишину на физиологическом уровне – как нечто тяжелое, пыльное, давящее, окутывающее без просвета. Ни дышать, ни говорить, ни плакать. Глубокая анестезия всех телесных проявлений горя, страха, тоски. Все эти чувства повисшая тишина заперла внутри, не давая выхода. Не тело, а воздушный шарик.
И лишь из невообразимо глубоких недр этой тишины малоразборчиво бубнит Фил:
– Шеф, не надо рубить сплеча… предстоит разобраться… таких результатов давно не получали… Наталья Николаевна… испытуемая… Спецкомитет…
– Черт тебя побери, Филипп, ты разве не понимаешь, что она взяла над ней контроль?!
Какой контроль? Над кем контроль?
Наталья пыталась кричать, но разве слова могут преодолеть космическую бездну тишины? Ее не одолеть и «Заре», потому что это гораздо дальше Марса, гораздо дальше. Только Кюри могла бы помочь. Изменить в ней тот самый скрытый параметр, который бы перенес ее с одного края пропасти, где она стояла последние семь лет, на другой край пропасти, где стоял отец. И отец ее давно забытого дитяти.
