– Алек, проснись. Проснись! Нел Эбботт мертва! Ее нашли в воде. Она прыгнула с обрыва.
Мне кажется, я молчал, но, видимо, издал какой-то звук, потому что мама посмотрела в мою сторону и, заметив меня, вскочила.
– Господи, Джош! – воскликнула она, подходя ко мне. – О, Джош!
По ее лицу текли слезы. Она крепко обняла меня. Когда я выбрался из объятий, она все еще плакала, но на ее лице была улыбка.
– Дорогой ты мой, – сказала она.
Папа сел в кровати, потирая глаза. Чтобы окончательно проснуться, ему надо много времени.
– Я не понимаю. Когда… ты хочешь сказать прошлой ночью? Откуда ты знаешь?
– Я вышла купить молока, – объяснила она. – И все об этом говорили… в магазине. Ее нашли сегодня утром.
Она села на кровать и снова начала плакать. Папа обнял ее и посмотрел на меня – взгляд у него был странный.
– А куда ты ходила? – спросил я.
– В магазин, Джош. Я же сказала.
Мне хотелось возразить. Ее не было несколько часов, и выходила она точно не за молоком. Но я промолчал, потому что родители сидели на кровати, смотрели друг на друга и казались счастливыми.
Вторник, 11 августа
Джулс
Я все помню. Гора подушек на заднем сиденье фургона – граница, разделяющая наши территории. Мы едем на лето в Бекфорд: ты оживлена и возбуждена, не в силах дождаться, когда мы окажемся на месте, а на мне лица нет. Меня укачало, и я изо всех сил сдерживаю тошноту.
Это не просто воспоминание, это то, что я снова почувствовала. Началось это после обеда, и я, сгорбившись над рулем как старуха, ехала быстро и неумело, забираясь на поворотах на середину дороги, тормозя слишком резко и шарахаясь в сторону при виде встречных машин. Мне это свойственно: каждый раз, когда я вижу, как навстречу по узкой дороге движется белый фургон, и собираюсь взять немного в сторону, меня так и подмывает сделать наоборот и поехать прямо на него, и не потому, что мне так хочется, а потому, что я не могу иначе. Как будто в последний момент я все равно не удержусь. Словно человек, который, стоя на краю утеса или железнодорожной платформы, чувствует, как сзади его подталкивает невидимая рука. А что если? Что если просто шагнуть вперед? Если просто крутануть руль?
(В конце концов, мы с тобой не так сильно отличаемся друг от друга.)
Меня поразило, как хорошо я это помнила. Слишком хорошо. Почему же так получается, что я отлично помню происходившее со мной в восемь лет и никак не могу вспомнить, попросила ли коллег перенести оценку клиента на следующую неделю? Я не могу запомнить то, что хочу, а то, что стараюсь забыть, продолжает всплывать в памяти. Чем ближе я подъезжала к Бекфорду, тем больше убеждалась: прошлое накатывало на меня так же явственно и неотвратимо, как слышалось чириканье воробьев, прятавшихся в живой изгороди.
