Должно быть, она почувствовала, что я наблюдаю за ней, потому что взглянула на меня, на мгновение расширив глаза, и я отвернулась.
– Ты же не думаешь, что она оступилась? – спросила она, поморщившись. – Это просто невозможно.
Лина Эбботт
Все смотрели на меня, и мне хотелось закричать, велеть им убраться из нашего дома. Моего дома. Это мой дом, он наш и никогда не будет ее. «Тетя Джулия». Я застала ее в своей комнате, когда она рылась в моих вещах, даже не познакомившись со мной. Потом пыталась быть милой и сказала, что ей очень жаль, будто я должна поверить, что ей не наплевать.
Я не спала два дня и не хочу разговаривать ни с ней, ни с другими. Мне не нужна ни ее помощь, ни ее чертовы соболезнования, и я не хочу выслушивать глупые предположения о том, что случилось с мамой, от людей, которые даже не знали ее.
Я пыталась не вмешиваться, но, когда они сказали, что она, судя по всему, просто оступилась и упала, я разозлилась, потому что, конечно, это не так. Не так. Они не понимают. Это не несчастный случай, она поступила так намеренно. Сейчас, наверное, это уже не важно, но мне кажется, что всем нужно как минимум признать правду.
– Она не оступилась. Она прыгнула намеренно, – произнесла я.
Женщина-детектив начала задавать глупые вопросы, почему я так считаю, была ли мама подавленной и не предпринимала ли попыток самоубийства раньше, и все это время тетя Джулия не сводила с меня печального взгляда, будто у меня не все дома.
– Вы же знаете, что она была одержима этой заводью, всем, что там происходило, всеми, кто там погиб. Вы знаете это. Даже она знает, – сказала я, глядя на Джулию.
Она, как рыба, открыла рот и снова закрыла. Мне даже захотелось им все рассказать и попытаться все объяснить, но какой смысл? Не думаю, что они способны понять.
Шон – инспектор Таунсенд, так я должна к нему обращаться, когда он при исполнении, – начал задавать вопросы Джулии. Когда она разговаривала с мамой в последний раз? В каком та была состоянии? Не вызвало ли что-нибудь у нее тревоги? А тетя Джулия сидела и врала.
– Я не разговаривала с ней много лет, – сказала она, и ее лицо при этих словах залилось краской. – Мы не общались.
Она видела, что я смотрю, знала, что мне известно, какая это чушь, и покраснела еще больше. А потом попыталась перевести внимание на меня и спросила:
– Послушай, Лина, а почему ты решила, что она прыгнула намеренно?
Я долго на нее смотрела, прежде чем ответить. Я хотела, чтобы она знала: я вижу ее насквозь.
