— Наши их отогнали назад.
Репнин доложил о решении главнокомандующего передать ему в помощь из дивизии генерала Фермора артиллерийскую бригаду и три пехотных полка. Лопухин поморщился, словно это решение фельдмаршала не обрадовало, а лишь огорчило его.
— Пустой человек, — сказал он тихо, имея ввиду Апраксина. — Боюсь, загубит всё дело.
В этот момент до слуха донеслось многоголосое «ура». Крики повторялись снова и снова.
— Что там такое? — оживился генерал. — Посмотрите, голубчик. Голоса русские, а доносятся как будто со стороны пруссаков.
Едва Репнин успел подняться, как прибежал бригадир Племянников.
— Победа, Василий Абрамович! — обрадованно доложил он. — Врагов с тыла атакуют полки Румянцева. Пруссаки бегут в лес, оставляя орудия.
— Говорите, полки Румянцева? — засветилось радостью лицо раненого генерала. — Но откуда они взялись? Румянцев стоит за лесом, и у него не было времени обойти этот лес.
— А он его не обходил, он прошёл прямиком через лес и вышел к пруссакам в тыл.
Глаза генерала наполнились слезами:
— Слава Богу, теперь я могу умереть спокойно.
Генерал Лопухин вскоре умер. Репнин покинул поле боя только после того, как тело славного полководца увезли в вагенбург[15], чтобы уже оттуда отправить в Россию для предания родной земле. Он шёл медленно, чувствуя себя усталым и опустошённым. Его лошадь была ранена при возвращении на поле боя от Апраксина, он оставил её на попечение какому-то сержанту, а другую искать себе не стал.
До палаточного городка он добрался только к вечеру. Там, где ещё несколько часов тому назад находился главнокомандующий со своим окружением, было пусто. Репнин этому даже обрадовался. Ему почему-то не хотелось встречаться с Апраксиным и тем более говорить с ним. Он тихо, не привлекая к себе внимания людей, находившихся в лагере, пробрался в свою палатку, лёг не раздеваясь на походную койку и тотчас заснул.
