Как-то пушкари и Анисим сидели у костра близ речки Зуша, отогревали руки, застывшие в ледяной воде при сборе камней, и Анисим рассказывал пушкарям притчу о том, как трёхлетнюю Марию, будущую Богородицу, отдавали в храм на служение Богу. На дороге, петляющей берегом Зуши, появился странник верхом на пегой лошадёнке. За седлом у него висели с одной стороны лубяной короб, с другой — большая сума. Он подъехал к костру, остановился.
— Честной народ, здравствуйте. Если бы кто спросил меня, как проводила время, будучи отроковицей, Пресвятая Дева Мария, я ответил бы: то известно самому Богу и Архангелу Гавриилу, неотступному хранителю её.
— Разве ты слышал, о чём мы вели речь? — подбежав к путнику, спросил стременной.
— Твои словеса, Анисим, гуляют по воле. Как не услышать их от небесных птиц? — улыбнулся в рыжую бороду путник. Его зелёные глаза смеялись.
Анисим стоял, открыв от удивления рот, но ответил достойно:
— В Святцы заглядывал, кто я есть такой! Но и я про тебя кое-что ведаю. Коробейник ты, лаптями да онучами торгуешь.
Сильвестр, торговец от Бога драгоценным узорочьем, не стал разубеждать Анисима. Они и без того поняли друг друга: два сапога — пара.
— Верно, брат Анисим, лаптями и онучами торгую. А еду я к воеводе Шеину, который три дня назад в Мценск прибыл.
— Всё так, огнищанин[20]. Ну, иди к костру, погрей руки.
— В другой раз, пономарь, — ответил Сильвестр и поехал дальше.
Спустя совсем немного времени Михаил Шеин обнимал Сильвестра, который нашёл его в воеводском доме.
— Как я рад видеть тебя, красное солнышко, отец мой посажёный! Не из Москвы ли?
— Нет, батюшка-воевода. Из стольного града нам уйти пришлось. Государь Борис счёл, что мы во всём виноваты: дескать, колдовством да ведовством накликали беды и голод на Русь.
— Слышал я, что и себя он казнит за грехи перед Богом и державой за убиение отрока Димитрия.
— Спросил бы нас, мы бы ему сказали, что Димитрий жив и скоро попытается дать о себе знать народу. Он уже не отрок, а муж.
— С тобой не спорю, святой человек. Но что же Димитрий не молвил о себе ни слова до сих пор?
— Трудно ему, он в хищные руки попал. Вот и весь сказ, боярин.
Михаил распорядился, чтобы подали на стол медовуху и закуски. Спросил Сильвестра:
— Ведомо ли тебе о моих?
— Всё ведомо. Ведь мы с Катей поселились во Владимире, вовсе близко от Суздаля. Всё у тебя путём. И ты знаешь это. Одного не знаешь: что Катюшка твоя — яблоко наливное синеглазое.
— Спасибо за добрую весть. Как я хочу увидеть родимых! В Мценск-то что тебя привело?
