В саду зашелестела бугенвиллея — возможно, первый признак возвращения Санта-Аны. Тон ее голоса поразил и ее саму, и профессора, который уставился на нее, разинув рот.
— Это не мое имя. Я не та женщина, кто бы она ни была, если она вообще существует.
— Что? — Профессор медленно закрыл рот и снова надел очки. — Тебя зовут не Йен?
— Нет, — сказала она.
— Тогда как?
Она не была готова к этому вопросу: ее волновало лишь то, что муж зовет ее чужим именем. Общаясь между собой, они предпочитали ласковые прозвища — она звала его Ань, он ее Эм, а при детях они называли друг друга Ма и Ба. Свое настоящее имя она обычно слышала только от друзей, родственников и чиновников или из собственных уст, когда представлялась незнакомцу — в известном смысле это происходило и сейчас.
— Меня зовут Са, — сказала она.
— Я твоя жена.
— Правильно. — Профессор облизал губы и вынул блокнот.
— Тебе что, снова все объяснять? — Она туго намотала на палец телефонный шнур. — Я никогда не уволюсь.
Повесив трубку, она вернулась к прежнему занятию — менять простыни, которые профессор обмочил прошлой ночью. Голова у нее гудела от недосыпа, спина болела от домашних трудов, а душу точило беспокойство. С наступлением ночи профессор не давал ей спать разговорами о том, как мистраль продувает насквозь узкие кривые улочки Лепанье (на одной из них, в полуподвале, он жил в свои марсельские годы) или как усыпляюще действует скрип сотни ручек во время письменного экзамена. Он говорил, а она разглядывала тусклые блики фонарей на потолке и вспоминала яркую Луну над Южнокитайским морем — при ее свете она даже в полночь видела испуг на лицах своих детей. Как-то раз она считала, сколько машин проехало по улице, прислушивалась к рокоту их моторов и мечтала заснуть, и вдруг профессор тронул ее в темноте за руку. «Закрой глаза, — мягко сказал он, — и ты услышишь, как шумит океан».
Миссис Кхань закрыла глаза.
Пришел и ушел сентябрь. Миновал октябрь, и с восточных гор задули ветра Санта-Ана. Стремительные, как движение на скоростной автомагистрали, они ломали стебли египетского папируса, который она посадила в глиняных горшках рядом со шпалерами. Она больше не отпускала профессора гулять одного и ходила за ним следом, но так, чтобы он не заметил: метрах в пяти, придерживая шляпку, чтобы ее не сдуло. Когда ветер стихал, они выходили в патио и читали. В последние месяцы профессор взял привычку читать медленно и вслух. С каждым днем он читал все громче и медленнее и как-то под вечер, в ноябре, остановился посреди фразы так надолго, что тишина выдернула миссис Кхань из тисков последнего романа Чиун Яо. — В чем дело? — спросила она, закрыв книгу.
