Это были обыкновенные посетители гостиницы: путешественник, которого у крыльца ожидала готовая к отъезду карета, виноторговец из Бордо, ненадолго задержавшийся в Авиньоне по причине, о которой мы вскоре поведаем, и несколько пассажиров, направлявшихся в дилижансе из Марселя в Лион.
Вошедшие легким наклоном головы приветствовали компанию и сели в конце стола, отдаленные от сотрапезников тремя или четырьмя приборами.
Эта аристократическая сдержанность еще более разожгла всеобщее любопытство: чувствовалось, что эти люди весьма благовоспитанные и утонченные, хотя одеты они были крайне просто.
На них были короткие штаны в обтяжку, заправленные в сапоги с отворотами, сюртуки с длинными фалдами, дорожные плащи и широкополые шляпы. Примерно таков был костюм всех молодых людей того времени. Но, в отличие от парижских и провинциальных франтов, волосы у них были длинные и гладкие, а вокруг шеи туго, по-военному, повязан черный галстук.
Мюскадены — так называли тогда молодых людей, гонявшихся за модой, — носили прическу под названием «собачьи уши», то есть волосы, пышно взбитые на висках и спереди зачесанные к самому затылку, а на шее повязывали огромный галстук с развевающимися концами, в котором утопал подбородок.
Наиболее рьяные сторонники реакции даже пудрили волосы.
Приступая к описанию внешности вновь вошедших, отметим, что они представляли собой полную противоположность.
Мы уже видели, что старший не раз проявлял инициативу, и, когда он говорил даже о самых обыденных вещах, по интонациям его голоса можно было догадаться, что он привык командовать. Как мы сказали, то был мужчина лет тридцати; его гладкие черные волосы, разделенные прямым пробором, падали до самых плеч, закрывая виски. Лицо у него загорело, как у путешественника, побывавшего в жарких странах; у него были тонкие губы, правильный нос, белые зубы и соколиные глаза, какими Данте наделил Цезаря.
Он был невысок ростом, руки и ноги у него были на редкость изящны. В его манере держаться чувствовалась некоторая скованность, как будто он не привык носить свой костюм, и если б он находился не на юге, на берегах Роны, а где-нибудь на прибрежье Луары, в его речи обратили бы внимание на легкий итальянский акцент.
Его спутник выглядел года на четыре моложе.
Это был красивый молодой человек, белокурый, голубоглазый, с нежным румянцем, с правильным прямым носом и волевым подбородком, почти лишенным растительности. Он был дюйма на два выше своего спутника и, при сравнительно высоком росте, так превосходно сложен, так свободен в движениях, что в нем угадывалась не просто сила, но и незаурядные ловкость и проворство.
