— Давайте, это хорошая мысль.
— Так вот: «Fortuna infortunat…».
— Как, как? Infortunat?
— Нуда…
— Это весьма похоже на варваризм.
— Что поделаешь!
— Мне нужно объяснение.
— Так дайте же его!
— Вот вам оно: «Fortuna, infortuna, forti una» — «Счастье и несчастье для сильного равны».
— А ведь в самом деле это, может быть, правильный перевод!
— Еще бы! Вот что значит не быть ученым, друг мой! Если обладаешь здравым смыслом, то, поразмыслив, проникаешь в суть вещей лучше всякого ученого… Больше вам нечего мне сказать?
— Нет.
— Так едемте к тюрьме.
Мы сели в коляску, вернулись в город и остановились у ворот тюрьмы.
Я высунулся из экипажа.
— Ах, — воскликнул я, — мне ее испортили!
— То есть как это испортили?
— Ну, конечно, в те времена, когда там сидели мои заключенные, она выглядела совсем по-другому. Можно поговорить с тюремным смотрителем?
— Разумеется.
— Так побеседуем с ним.
Мы постучали в дверь. Нам отворил мужчина лет сорока.
Он узнал г-на Ледюка.
— Здравствуйте, милейший, — обратился к нему г-н Ледюк. — Вот мой ученый друг.
— Будет вам! — прервал я его. — Что за дурная шутка!
— Он утверждает, — продолжал г-н Ледюк, — что тюрьма теперь совсем не такая, какой была в прошлом веке.
— Это правда, господин Ледюк, ее перестроили в тысяча восемьсот шестнадцатом году.
— Так, значит, теперь внутри все расположено по-другому?
— Ну, конечно, сударь, все изменилось.
— А можно достать старый план?
— Да. Господин Мартен, архитектор, думается, мог бы вам его раздобыть.
— Что, он родственник господина Мартена, адвоката?
— Родной брат.
— Прекрасно, милейший; я получу этот план.
— Тогда нам здесь больше нечего делать? — спросил г-н Ледюк.
— Решительно нечего.
— Так я могу вернуться домой?
— Мне будет жалко с вами расставаться — только и всего.
— Вы, верно, и без меня найдете бастион.
— Он в двух шагах.
— Какие у вас планы насчет сегодняшнего вечера?
— Если угодно, я проведу его у вас.
— Отлично! К девяти часам милости прошу на чашку чая.
— Приду.
Я поблагодарил г-на Ледюка. Обменявшись рукопожатиями, мы расстались.
Спустившись по улице Стычек (названной так после стычки, имевшей место на площади, к которой она приводит) и миновав сад Монбюрон, я оказался на Бастионной площади. Она имеет форму полукруга; теперь там городской рынок.
Посредине этого полукруга возвышается памятник Биша работы Давида д’Анже. Биша, облаченный в сюртук (к чему такой чрезмерный реализм?), стоит, положив руку на грудь мальчика лет десяти, совершенно обнаженного (к чему такой крайний идеализм?), а у ног Биша лежит мертвое тело. Это запечатленный в бронзе труд физиолога «О жизни и о смерти…»
