И с этими словами он поднялся с кресла, совсем юношеским жестом стряхнув легким щелчком мельчайшие частицы пудры, слетевшие с парика на бархатные панталоны небесно-голубого цвета.
— Позвать моего дворецкого! — сказал он, сделав два-три круга по туалетной комнате твердым и упругим шагом.
Пять минут спустя явился дворецкий в парадном платье.
Маршал между тем принял подобающий обстоятельствам вид.
— Надеюсь, сударь, — начал он, — что сегодняшний обед будет хорош?
— Конечно, монсеньер.
— Я ведь распорядился, чтобы вам был подан список моих приглашенных… Вы, надеюсь, получили его?
— Я твердо запомнил число гостей, монсеньер. Обед должен быть сервирован на девять персон, если не ошибаюсь?
— Да, но сервировка сервировке рознь, сударь.
— Конечно, монсеньер, но…
Маршал с легким нетерпеливым движением, умеряемым, впрочем, свойственной ему величавостью в обхождении, перебил дворецкого:
— «Но» не ответ, сударь, и каждый раз, как мне приходилось слышать это «но», а слышал я его много раз за мои восемьдесят восемь лет, — так каждый раз, когда мне приходилось его слышать, оно — мне очень неприятно говорить вам это — предшествовало какой-нибудь глупости.
— Монсеньер!..
— Прежде всего, в котором часу вы подадите мне обед?
— Монсеньер, буржуа обедают в два часа, судейские — в три, а знать — в четыре.
— Ну, а я, сударь?
— Монсеньер будет сегодня обедать в пять часов.
— О! В пять часов!
— Да, монсеньер, как король!
— Почему же как король?
— Потому что в списке, который я удостоился получить по распоряжению монсеньера, находится одно королевское имя.
— Вовсе нет, сударь, вы ошибаетесь; в числе моих сегодняшних приглашенных только простые дворяне.
— Монсеньеру, без сомнения, угодно шутить со своим покорным слугой, и я очень признателен ему за оказываемую честь. Но граф де Хага, один из приглашенных монсеньера…
— Ну?
— Граф де Хага — король.
— Я не знаю ни одного короля, носящего такое имя.
— В таком случае я прошу прощения у монсеньера, — сказал с поклоном дворецкий, — я думал, я полагал…
— Думать вовсе не ваше дело, сударь! Полагать вовсе не входит в круг ваших обязанностей. От вас требуется только читать отдаваемые мною приказания, не дополняя их никакими собственными толкованиями. Когда я хочу, чтобы знали о чем-нибудь, я говорю об этом; когда же я умалчиваю, значит, желаю, чтобы все оставалось неизвестным.
Дворецкий поклонился снова, и на этот раз, пожалуй, с большим почтением, чем если бы он говорил с царствующим королем.
