Внезапно вспышка молнии распорола тучу, небо словно раскололось на тысячу огненных кусков; испуганный взгляд проникал в неизмеримую глубь небосвода, пылавшую, словно адская бездна.
В тот же миг удар грома, достигший лесной опушки, вдоль которой проходила дорога, потряс землю и подстегнул огромную грозовую тучу, словно бешеного коня. Карета, однако, продолжала свой путь, пуская сквозь трубу дым, черный вначале и превратившийся постепенно в прозрачно опаловый.
Небо потемнело, и сейчас же оконце на крыше кареты засветилось ярко-красным огнем; было ясно, что обитатель этой коробки на колесах, не обращая внимания на дорожные случайности, принимал возможные меры, чтобы не прерывать дело, которым он был занят.
Карета все еще находилась на плоскогорье и не начала еще спускаться, когда раздался другой, более мощный, зазвеневший металлом раскат грома, затем пошел дождь, вначале падавший редкими каплями, а потом хлынул частый и сильный: можно было подумать, что небо пускает на землю множество стрел.
Форейторы совещались, поэтому карета остановилась.
Тот же голос, только на сей раз на чистейшем французском языке спросил:
— Какого черта мы здесь торчим?
— Мы спрашивали друг друга, стоит ли ехать дальше.
— Сначала у меня надо было спросить. Вперед!
Голос был такой властный и мощный, что форейторы повиновались, и карета покатилась вниз.
— В добрый путь! — прибавил голос.
На минуту приподнявшись, кожаные занавеси вновь упали, скрыв говорившего от форейторов.
Глинистая дорога, залитая потоками дождя, стала такой скользкой, что лошади не могли идти.
— Сударь! — сказал форейтор, придерживая коренную. — Дальше ехать нельзя.
— Это почему же? — переспросил уже знакомый нам голос.
— Кони не идут дальше, они скользят.
— Сколько нам осталось до смены лошадей?
— Далеко, сударь, мы от нее в четырех льё.
— Вот что, любезный, подкуй своих лошадей серебром и поезжай, — произнес незнакомец, отодвинув занавеску и протянув четыре экю по шесть ливров.
— Вы очень добры, — сказал форейтор, зажав монеты в огромном кулаке, а потом засунув их в широченный сапог.
— Мне показалось, господин что-то тебе сказал? — спросил второй форейтор, услыхав, как звякнули упавшие в сапог монеты: ему тоже хотелось принять участие в интересном разговоре, принимавшем столь любопытный оборот.
— Да, он говорит, что надо ехать!
— Вы что-нибудь имеете против, друг мой? — спросил путешественник ласково, но твердо, давая понять, что не потерпит возражений.
