— Ну и что же он сказал? — с раздражением спросил всадник, — говорите, раз вы так хорошо осведомлены.
— Я не хвалюсь своей осведомленностью, сударь, наоборот, — я стараюсь узнать что-нибудь от вас, — ответил Брике.
— Ладно, ладно! — нетерпеливо сказал всадник. — Вы утверждаете, будто известны показания Сальседа; что же он, собственно, сказал? Ну-ка?
— Я не могу ручаться, что это его подлинные слова, — сказал Робер Брике; видимо, ему доставляло удовольствие дразнить всадника.
— Но, в конце концов, какие же речи ему приписываются?
— Говорят, он признался, что участвовал в заговоре господина де Гиза.
— Против короля Франции, разумеется? Старая песня!
— Нет, не против его величества короля Французского — против его высочества герцога Анжуйского.
— Если он в этом признался…
— То что? — спросил Робер Брике.
— …то он негодяй! — нахмурясь, произнес всадник.
— Да, — тихо сказал Робер Брике, — но он молодец, если сделал то, в чем признался. Ах, сударь, испанские сапоги, дыба и кипяток хорошо развязывают языки и порядочным людям.
— Увы! Ваша правда, сударь, — сказал всадник, смягчаясь и глубоко вздыхая.
— Подумаешь! — вмешался гасконец, который все время тянул шею то к одному, то к другому собеседнику и слышал весь разговор. — Подумаешь! Сапоги, дыба, кипяток — какие пустяки! Если этот Сальсед заговорил, то он негодяй, да и хозяин его тоже.
— Ого! — воскликнул всадник, не в силах сдержать раздражения. — Громко же вы поете, господин гасконец.
— Я?
— Да, вы.
— Я пою так, как хочу, черт побери. Тем хуже для тех, кому мое пение не нравится.
Всадник сделал нетерпеливое движение.
— Тише! — раздался чей-то негромкий и в то же время повелительный голос. Тщетно Робер Брике старался определить, кто это сказал.
Всадник явно пытался сдержаться. Однако это удавалось ему с большим трудом.
— А хорошо ли вы знаете тех, о ком изволите судить, сударь? — спросил он у гасконца.
— Знаю ли я Сальседа?
— Да.
— Ни в малейшей степени.
— А герцога де Гиза?
— Тоже.
— А герцога Алансонского?
— И того меньше.
— Знаете ли вы, что господин де Сальсед храбрец?
— Тем лучше. Он достойно примет смерть.
— И что когда господин де Гиз устраивает заговоры, то он сам в них участвует?
— Черт побери! Да мне-то какое дело?
— И что его высочество герцог Анжуйский, прежде звавшийся Алансонским, велел убить или допустил, чтобы убили всех, кто за него стоял: Ла Моля, Коконнаса, Бюсси и других?
— Наплевать мне на это.
— Как! Вам наплевать?
— Мейнвиль! Мейнвиль! — тихо прозвучал тот же повелительный голос.
