Июдаи вкладывал в удары всю свою силу и скорость, стараясь навязать мне свой рисунок боя. Тут столкнулись два противоположных стиля. Его - классический, резки и жесткий, и мой - плавный и мягкий. Миямото пытался проломить мои блоки или обойти их, старался кружить вокруг, выискивал слепые зоны или те позиции, из которых мне было бы трудно обороняться. Я же, смешав японский бой на мечах и те боевые искусства, что узнал уже служа в "черном корпусе", действовал противоположным образом - затягивал противника, вынуждал постоянно тратить силы, используя инерцию его движения и массы, вынуждая кружить вокруг меня... Несколько раз мне даже удалось "поймать" его боккэн в "сверло", как говорили у нас в учебке - закрутить кончиком собственного оружия. Будь мечи настоящими, такой фокус закончился бы для нас обоих травмой, но тут...
В Корпусе наставники оказались мастерами. Они преподавали жуткую смесь, этакую выжимку, из различных видов боевых искусств, собранных из воинских школ чужих. Даже не представляю как им удалось выбить из пленных эти знания и кого надо было поймать или выкрасть, чтобы получить подобную информацию. Полагаю, не рядовых солдат. И не полевых офицеров. Уж очень серьёзным было, чему нас обучали.
Теперь же, главный трене секции кэндзюцу был вынужден столкнуться именно с результатом военной подготовки. А она включала в себя не только рукопашку, но и фехтование на тех самых лазерных мечах.
- Стоп! - гаркнул старик, отскочив от меня.
Лицо пожилого японца покраснело. Дышал он с трудом.
- Зачем вы оба сюда приходите? - после паузы спросил он, - Вы и так профессиональные убийцы!
- Может, все дело в том, что нам просто нравится заниматься кэндзюцу?
- Эх... - неопределенно махнул рукой тренер, - Идите... русы.
Последнее слово японец откровенно выплюнул. Впрочем, его понять тоже можно. Мало того, что в конце двадцать первого века его родину аннексировала Российская Федерация, в последствии ставшая Империей, потом японцы были долгие годы лишены многих гражданских прав, а теперь... Теперь, спустя каких-то семь лет после реабилитации японского народа, появляемся мы с Лешей и начинаем откровенно издеваться над учительским нутром пожилого человека... Не удивительно, что он нас ненавидит. Послать в далекие края сексуально-урологическим маршрутом не может, ибо буде в нас достаточно крысиности, мы могли бы и в имперский надзор сообщить, который за подобные вещи по головке не погладит. Потому все недовольство японцев в Империи заканчивается на редких колких высказываниях, не переходящих грань дозволенного Императором.
