— Посмотрим, что Диана тебе оставила, — бормочет она, вытаскивая содержимое из духовки и открывая тарелку. Она озорно улыбается. — Яйца. Должно быть сегодня на них скидка.
Я улыбаюсь и смотрю на ее губы, и мне хочется их больше, чем яиц и больше, чем чего-нибудь на кухне. Наблюдая за ней, чтобы она не ушла, я вытаскиваю две вилки и подхожу к ней.
— Подходи, поделюсь.
Потому что я чертовски хочу накормить ее.
— О, нет, — быстро говорит она, поднимая ладони вверх. — Для меня достаточно яиц на сегодня. Наслаждайся.
Я опуская вилку, и следую за ней к двери, хватаю ее за запястье, прежде чем она уйдет и говорю:
— Останься.
Она задерживает дыхание и поднимает на меня взгляд.
— Я останусь, — уверенно шепчет она, — как только ты займешься со мной любовью.
Она смотрит на меня, а я смотрю на нее, борясь в себе. Я хочу ее. Черт, Я хочу ее больше всего. Она должна это знать. Я не могу испортить это, потому что рога у меня больше, чем у проклятого дьявола.
Я не испорчу это из-за своего члена.
Тоскливо вздохнув, я держу двери открытыми для нее и становлюсь так, чтобы она должна была соприкоснуться со мной, чтобы уйти. Каждая мышца в моем теле сокращается, когда она проходит... и я наблюдаю, как она направляется вниз по коридору.
От наблюдения за ней в моей чертовой футболке мои яйца становятся синими, как никогда за всю мою жизнь.
После ужина, мне нужно принять еще один душ, на этот раз холодный, и когда я скидываю нашу одежду в сушилку, я ловлю себя на том, что обнюхиваю ее влажное платье, лифчик и влажные чертовы милые белые трусики. Часами, я представляю себе, как иду в ее комнату и забираю ее назад, сюда, ко мне.
Представляю себе, как раздеваю ее, затем целую и ласкаю ее всю ночь, пока не взойдет солнце.
А затем представляю себе выражение её лица, когда скажу ей, что я биполярный.
ПРОШЛОЕ
ОСТИН
Настроение сегодня такое, что хочется кого-нибудь прибить.
Кого-нибудь с кудрявыми волосами и карими глазами. В чертовом черном костюме, за который я заплатил. В галстуке, за который я заплатил. С чертовой улыбочкой на лице, за которую он заплатит.
Пит и Райли — мои братья.
Я бы убил за них.
Но Брук избегает меня, и я не выдерживаю, что она улыбается им так, как я бы хотел, чтобы она улыбалась мне.
Я слышу, как они шутят. Смеются за завтраком, обедом. Ужином.
Сейчас я бью грушу, прямо по центру, пока мои внутренности каменеют от гнева, когда Пит выходит из дома (моего дома) с Брук и вместе они подходят ко мне. Остин — это моя проверка на прочность. Я могу чувствовать, как каждый момент моей жизни здесь душит меня, заставляет колесики в моей голове крутиться от воспоминаний, слишком смутных, чтобы отчетливо восстановить в памяти, но и слишком болезненных, чтобы забыть. Этот дом я купил, чтобы сблизиться с теми самыми родителями, который бросили меня, когда я был подростком. Они относились ко мне не иначе, как к голодному псу, и мне потребовалось время, чтобы понять, что они не собирались бросать мне кость. А я все приходил и приходил, продолжая надеяться получить их внимание.
