Когда она смотрит на меня, я слышу ее резкий вздох, когда она указывает на дверь позади меня.
— Иди, поговори с ними, Реми.
Мой голос звучит грубее, чем обычно, даже для меня:
— Сначала я хочу поговорить с тобой.
В момент, делаю пару шагов, провожу рукой по волосам до затылка. Затем опускаю руки со вздохом, потому что не могу подобрать слов.
— Брук, я не могу драться и приглядывать за тобой.
— Реми, у меня все было схвачено, — кричит она.
— Черта с два, у тебя все было схвачено!
Она удивленно вздрагивает, а я сжимаю пальцы в кулаки, когда меня начинает медленно и мучительно поглощать потребность запустить руки в эти темные волосы и прижать ее к себе. Внезапно, ее глаза горят от ярости.
— Почему все смотрят, будто это моя вина? Ты должен был драться со Скорпионом!
Я хмурюсь.
— А ты должна была сидеть на своем чертовом месте в первом ряду слева от меня!
— Да какая разница? Ты годами дрался без моего участия! Какая вообще разница, где я нахожусь? — она смотрит на меня и провоцирует сказать ей все дерьмо, что я чувствую к ней, а недостаток слов только, к черту, расстраивает меня. — Мы даже не спим с тобой, Ремингтон! Я твой работник. А меньше, чем через два месяца я перестану быть даже работником, я стану для тебя никем. Никем.
Боже, это то, что она думает?
Она думает, что я не сплю с ней, потому что… что? Она игрушка для меня? Я испорченный и несовершенный, но я человек и нуждаюсь в кое-чем. И то, что мне. Нужно. Это. Она.
Я хочу ее слишком сильно, чтобы испортить это. Делаю выдох через нос и спрашиваю:
— Кто та девчонка, за которой ты погналась?
Она отвечает шепотом:
— Моя сестра.
Между нами повисает тишина, и я осознаю, что ее сестра, видимо, дружит с командой Скорпиона.
— Что твоя сестра делает с тупицами Скорпиона?
— Может, она задается тем же вопросом насчет меня, — говорит она с горькой усмешкой.
Я смеюсь вместе с ней, мой смех в тысячу раз более горький, чем ее.
— Не сравнивай меня с ублюдком вроде него. Может я и облажался в свое время, но он сжирает девственниц, переваривает и выплевывает, как отбросы.
Брук начинает расхаживать, на мгновение, она морщится от беспокойства, затем грустно закрывает глаза.
— О, боже. Она выглядела ужасно. Ужасно, — шепчет она.
Вот и все.
Вот и все, вашу мать.
Брук не будет так страдать не из-за кого.
Не передо мной.
Я не тот человек, кто может стоять и говорить о делах, когда что-то должно быть сделано.
Молча открываю дверь, но прежде, чем уйти, смотрю на ее красивое бледное лицо, и чувствую, что должен что-то сказать. Я в этом не хорош, но делаю усилие над собой и грубо говорю ей:
