«Действительно ли Молена Пойнс была такой?» - прошептала она в пустом театре. «Все дикие и без людей? И такие большие животные повсюду? Были ли там маленькие коты? И нет кроликов или сусликов, чтобы охотиться?»
Любое удивление, что набор столкнулся в ее короткой жизни, требовал громкого ответа. Ей приходилось говорить о каждом новом событии, хотя бы для себя. Она стояла, наблюдая за холмами, наполняясь вопросами, и она тоже смотрела на нее сверху по канатам и реквизитам театра, на подиуме, где ей нравилось рыскать, на электрических пуговицах и шнурах, которыми управляли различные шторы, и Верхние шкивы и огни, все сложное и замечательное. Потрошившись среди оборванных мурлыканья, она сидела, любуясь набором испанской гасиенды, с ее глубокими окнами и декоративными решетками, а также широким патио с массами роз, цветущими. Длинные, расписанные столы казались очень реальными, стоя на патио с их белыми полотнами и серебром, кристаллами и вазами с цветами, ожидая свадьбы - для невесты и жениха, двести лет назад.
Набор смаковал истории, рассказанные людьми, но особенно она любила древний кельтский фольклор, рассказывающий о своей собственной истории. Она никогда не видела никакой игры, она никогда не видела, чтобы какая-то история была оживлена ??на сцене. Это новое повествование наполняло ее удивлением, почти большим, чем могло бы содержаться ее маленькое тело черепахового скота.
В то время как комплект татуировки мечтал одиноко в пустом театре, а утреннее небо над Моленой Пойнтом просветлело до серебристого тумана, человек, который пролетел в зале для завтраков Сьюзан Бриттайн, пошевелился. Его пальцы дрогнули, его рука двинулась. Его глаза открылись, его выражение озадачено, а затем испугалось.
И через деревню в красивом каменном коттедже зазвонил телефон. Одно кольцо, два. На третьем звонке система переключилась на автоответчик, записав длинное сообщение от нью-йоркского литературного агента. Десять минут спустя инструмент снова зазвонил, и столь же короткое и раздраженное сообщение было передано машине из престижного нью-йоркского редактора. Никто не вышел из спальни, чтобы проверить сообщения, конечно, не красивый, серебристый автор, человек, которого можно было бы прогуляться в одежде в дорогом шелковом халате и тапочках ручной работы. Но это было, в конце концов, только 6:50, время в Калифорнии. Писатель, который работал в маленькие часы, не желал подниматься с солнцем.
