А на четвертую ночь явилась как бы заключительная часть этих снов.
Он лег вечером на КП, снял сапоги, примостил под плечо шинель и сунул голову в шлем. (Вообще-то он шлем не любил и так не носил его, но для спанья пользовался охотно, поскольку мягкий внутренний каркас шлема по удобности почти равен подушке.) Он закрыл глаза, и в тот же миг ему стал сниться сон.
Званцов ехал куда-то по железной дороге. Стучали колеса, внизу сыпались и сыпались шпалы, а он знал, что везет в вагоне и куда-то уже благополучно довозит что-то чрезвычайно ценное. Поезд остановился на чужой, незнакомой станции. В сизого цвета форме с фашистским знаком на рукаве двое рабочих возились рядом у стрелки. Чужие солдаты в комбинезонах вольно стояли на перроне. К Званцову бежал начальник станции с каким-то белым жезлом в руке, потный, с выражением почтительности и страха на лице. А он, Званцов, ждал его объяснений холодно, презрительно и властно…
Затем станция исчезла, он находился в большом зале с террасой с правой стороны. Впереди никого не было. Но сзади, Званцов это знал, плотной молчащей толпой стояло множество народу, почти все в мундирах, - маршалы, генералы и полковники фашистской армии. В зале было тихо, но в какой-то момент сделалась уже совершенная гробовая тишина. Широкая белая дверь впереди отворилась, послышались быстрые шаги, и в зал вошел… Гитлер. Гитлер с усиками и челкой, одетый в серый френч и бриджи. Гитлер шел навстречу Званцову, сзади замерла толпа военных. А Званцов напрягся, готовясь резким, пружинным движением выбросить вперед руку в фашистском приветствии и чувствуя, как от этой напряженности еще плотнее облегает его плечи по мерке сшитый офицерский френч.
Гитлер остановился, его костистое лицо было бледно. С минуту он смотрел на Званцова каким-то бешеным и в то же время умильным взглядом. Потом глаза его зыркнули куда-то назад, за званцовскую спину. Оттуда вышли два фанфариста, стали рядом со Званцовым справа и слева, набрали воздуху в легкие, задрали головы, и… резкий крик петуха огласил зал.
Петушиное кукареканье и разбудило Званцова.
Это был единственный сохранившийся в деревне петух, который чудом сумел пережить и немецкое наступление сорок первого года, и проход эсэсовских частей в сорок втором.
Петух разбудил Званцова, и он проснулся совершенно ошарашенный.
Что это могло быть, и почему ему виделись такие картины? Он понимал, что эти сны снятся ему неправильно, что здесь какие-то чужие сны, которые не могут сниться ему, советскому солдату Званцову, и просто по ошибке попадают в его голову.
