Записки переводчицы, или Петербургская фантазия | страница 4
Так начинался мой роман: я все помню. Тролли, дриады, эльфы... Конечно, уход от действительности. И все-таки хорошо, что мою синюю тетрадь не пропустили через измельчитель — пусть дремлет в стенном шкафу среди старых фотографий. Мне стало грустно и жаль себя. А с другой стороны, ведь лучше хороший интерпретатор, чем плохой писатель.
Я развернула золотой шарик «Роше» и отправила в рот. Честно говоря, так себе конфеты. Интересно, откуда такая цена? Вспомнились девяностые, когда впервые появилось это чудо и еще сотни заморских чудес. В чем-то Алиса права: тогда было весело, от нового и неизведанного захватывало дух. Все мы, бывшие граждане Страны Советов, дружно выполняли петлю Иммельмана со скоростью 100 километров в минуту, при этом перестроечный аттракцион горел и дымился. Полагались на удачу: кто успеет — молодец, не успеет — сказке конец. Мне удалось вписаться во все повороты, правда, не слишком грациозно.
Для начала я, молодая вдова, ушла с кафедры и устроилась в детский садик, чтобы Владик был под присмотром. Там тоже не платили зарплату, зато кормили и мы с сыном были вместе. Однако жить без желаний оказалось очень трудно, да и коммунальные счета садиковской котлетой не оплатишь. И тогда, наблюдая за стайками иностранцев на Невском, я вспомнила, что закончила художественную школу, и решила... расписать матрешку.
Вопреки всем правилам, получилась настоящая Неточка Незванова с огромными печальными глазами и тугими локонами. Головку украшал изящный капор. Правой ручкой она грациозно держала кружевной зонтик, левой опиралась на миниатюру с Исаакием. Потом я два дня, затаив дыхание, лачила матрешку кисточкой, добиваясь прозрачности белых ночей. Окинув Неточку (так я и назвала свое создание, да простит меня Федор Михайлович!) придирчивым взглядом, мне стало очевидно, что такой литературной матрешки не будет ни у кого и я в какой-то степени тоже гений.
Страшно смущаясь, я отправилась в Екатерининский садик, окруженный столиками.
— Простите, вы не берете матрешки?
— Нет, не беру, — отвечали мне даже не взглянув.
— Извините, вам не нужны матрешки? Я художник.
— Не нужны.
Я обошла весь садик и грустно побрела прочь, прижимая к груди свою девочку. И вдруг...
— Жэ-энш-шина, вы художник? Покажыте.
Последним в ряду стоял бронзовый восточный красавец с карими глазами и длинными ресницами — как у моей Неточки. На столике теснились симпатичные румяные матрешки; сзади, на садовой решетке, висели оранжевые и синие картины, напоминающие живопись Сарьяна.