Записки переводчицы, или Петербургская фантазия | страница 30



Вдруг скрипнули ворота — в тишине звук показался особенно резким, душераздирающим — и я отпрянула. Передо мной стоял высокий мужчина. От страха он показался великаном, духом зимы: пожилой, ладный, широкоплечий, с длинной бородой, которая серебряным водопадом сбегала на грудь, с густыми седыми бровями — под ними прятались яркие карие глаза. Они сверлили незваную гостью внимательным и строгим взглядом, не обещая ничего хорошего. Одет этот странный Дед Мороз был в более-менее чистый ватник, подпоясанный солдатским ремнем, шапку-ушанку, добротные кирзовые сапоги, на руках рукавицы как у строителей. Он стоял, засунув большие пальцы за ремень, и молча рассматривал меня. «Черный глаз!» — в ужасе подумала я и сделала шаг назад.

— П-простите, в-вы кто такой?

— Я есмь человек, — с достоинством ответил он. — Человек Божий. А если, мать, тебе этого мало — зови Василием. Бомж Василий, потому что нет у меня определенного места жительства и живу я где придется. В основном на кладбище.

«Какой ужас! Желания осуществляются... Что я наделала?» — подумала я, прижимая поплотнее сумку с паспортом. Бомж держался спокойно и невозмутимо, но мне показалось, что взгляд Василия задержался на дорогой кожаной сумке.

— А ты зачем, мать, в такую поздноту на кладбище пришла? По какой нужде?

— Я не на кладбище... Я в монастырь, — пискнула я. — И вообще, прекратите меня называть «мать»! Мы с вами ровесники.

— А «мать» — это не о том! Это для уважения, — охотно пояснил Василий. — Так саму государыню называли.

Он уже не скрываясь рассматривал сумку.

— Послушай, женщина, помоги чем можешь. За каждую копеечку поблагодарю.

Василий стащил рукавицу и протянул большую, грязную ладонь. Я торопливо положила в нее полтинник, однако Дед Мороз сурово покачал головой:

— Чего жадничаешь, милая? Что мне с этим делать? Ты же в монастырь собралась...

Карие глаза насмешливо, по-вороньи сверкнули.

— Отдай бесприютному все, что имеешь. Зачем тебе там деньги? Там о другом нужно думать.

И он шагнул ко мне.

— Не смейте! Я сейчас закричу!

Я развернулась и бросилась бежать.

— Ну хоть пятисоточку дай ради праздничка!

— Помогите!

Я бежала, падая и спотыкаясь, и чудилось, что за моей спиной скрипит снег под огромными кирзовыми сапогами.

— Ах-ха-ха! — загудел вокруг воздух, но это уже был не колокол.

Я не выдержала и обернулась: мужик стоял у ворот кладбища, уперев руки в бока, и хохотал так, что на ветке проснулась и тревожно закаркала ворона.