— Идите, идите, мне не скучно, — повторила Бойко.
— Ну что ж, как говорится… — начал Кириллов, взял тарелку.
— Была бы честь предложена, — продолжала она и засмеялась неприятно.
— Можно и так, — согласился Кириллов, и брови Бойко приподнялись в высокомерном удивлении.
— Зря вы сердитесь на меня, Виталий Николаевич, зря, — укорила неожиданно мягко, по-домашнему, а глаза тяжелые, холодные. — Вам в своих бедах винить некого.
— Какие беды, бог с вами, Полина Викторовна, мы первое место держим. — Застигнутый врасплох странным поворотом разговора, Кириллов все же сумел скрыть смятение. Отодвинул ногой стул, сел, всем видом показывая, что готов постоять за себя.
— Я неточно выразилась: в будущих бедах.
— Да откуда ж они придут, позвольте узнать? Не от вас ли?
— От меня, если смотреть формально, а если по сути, — от вас самого.
— Не понял.
— Что ж тут понимать. Реле до серии когда доведете?
Что-то толкнулось внутри, неприятное, холодное: «Вот к чему подбирается!»
— Через год. Цикл ведь рассчитан на три года.
— Ну, во-первых, — сказала протяжно, — нужно сейчас, такая возникла необходимость, — остановила его возражения коротким прикосновением руки к плечу, — а во-вторых, насколько мне известно, вы и через два года не дадите, считая от сегодняшнего дня.
«Что-то в ней есть, — неуместно отметил Кириллов, — что-то очень привлекательное и очень опасное», — и тут же отбросил ненужные мысли, потому что сейчас следовало решить, принимать ли бой или отступить, чтобы, обдумав и взвесив все, вернуться к этому разговору в понедельник. Решил принять. Она явно была очень хорошо осведомлена о делах завода и столь же явно не было уже никакой надежды на облегчающий сложные производственные трения человеческий контакт с ней.
— Если не будет комплектации, не дадим, — спокойно сказал он.
— Интересно, о чем вы думали, когда давали согласие на разработку изделия? — Глянула быстро исподлобья, спросила вкрадчиво.
— Конечно, не о том, что срок на год сократится. — Все же не выдержал, спросил с нервом тревожным: — Это как будет выглядеть?
— Это будет директивное указание, — будто больного успокоила нестрашным лечением.
«Ничего себе новость! Это же катастрофа!»
— Так все-таки о чем вы думали, когда соглашались?
— Я же сказал, сколько можно… — буркнул Кириллов, кивком поблагодарив буфетчицу, поставившую на стол осторожно два стакана крепкого прозрачного чая. Медлила уходить и, стоя за спиной Бойко, смотрела на Кириллова испуганно, взглядом прося не перечить этой, видимо могущественной, женщине. Наверное, выглядел, как нашкодивший школьник. И унижение от того, что поняла, и смотрела так, подтолкнуло, разрушило последние преграды здравого осторожного смысла.
