Съезд постановил назвать Союз молодежи Коммунистическим, и появилось новое, короткое и гордое слово: комсомол! Кто-то из питерских большевиков в деловом разговоре назвал их ласково "комсой". Словечко это понравилось и быстро вошло в обиход.
Так незаметно прошла зима, и, выйдя однажды на улицу, Степан с удивлением заметил, что на деревьях уже проклюнулись зеленые листочки, пригревает солнце и вовсю чирикают горластые птицы.
О том, что Глашу выписывают из больницы, Степан узнал от матери.
Та затеяла стирку, замочила уже белье, потом только спохватилась, что в доме мыла - всего ничего, и побежала к соседке. Вернулась от Екатерины Петровны какая-то размякшая, присела на табурет у корыта, сложила на коленях худые руки и сказала Степану:
- Глаху завтра выписывают.
- Ну и что? - как можно равнодушнее ответил Степан и отвернулся.
Ему вдруг стало жарко, как будто он шуровал у открытой дверцы раскаленной печки. Почему-то горело лицо, особенно щеки, и был он, наверно, красный, как вареный рак.
Но Таисия Михайловна ничего не заметила, умиротворенно улыбалась и рассказывала:
- Катерина пирог заворачивает... На два своих платьишка муки ржаной кулек выменяла, картошки, пузырек масла конопляного. Все честь по чести. "Дочку, - говорит, - побаловать хочу". Слышишь, Степа?
- Не глухой, - все еще не оборачиваясь, отозвался Степан.
- А она ее мамой не назовет никогда... - вздохнула Таисия Михайловна. - Все "тетя Катя да тетя Катя"! А ведь сызмальства живет... Гордая!
- Ты зато всю жизнь кланялась! - сам удивляясь своей горячности, сказал Степан. - Отец тише воды, ниже травы ходил! И чего вам за это? Шиш!
- Жестокие вы какие-то растете... - растерялась Таисия Михайловна.
- Выросли уже... - буркнул Степан и с вызовом добавил: - Что же ей, за пирог с картошкой продаваться? А может, она свою мать помнит. Тогда как?
- Ты чего это разошелся? - удивилась Таисия Михайловна, внимательно посмотрела на сына и спросила грустно и насмешливо: - Если ты такой заступник, что ж ни разу в больницу не сходил?
"Да ходил я! Ходил!.." - хотел закричать Степан, но промолчал. Расскажешь ей разве, как уговаривала его Настя сходить вместе в больницу, а он отнекивался, отшучивался, злился, и Настя шла одна или с другими девчатами, а один раз ходила с Лешкой, и тот вернулся из больницы какой-то тихий, неразговорчивый, а когда он небрежно спросил: "Ну, как там Глаха? Чирикает?", Лешка посмотрел на него, как будто никогда раньше не видел, и ответил, как ножом полоснул: "Не приведи тебе так чирикать. Не выдюжишь: кишка тонка!" Повернулся и ушел. И спину сгорбил, как Глаша.
