– Ты недальновиден, Хельвар, – сказал Бреккер. – До Юл-Баюра может добраться и другая команда. Шуханцы или, возможно, равкианцы. У каждой страны своя повестка дня. Керчии нет дела до расширения границ или старых распрей между странами. Торговый совет волнует исключительно коммерция, и им очень бы хотелось, чтобы юрда-парем оставалась всего лишь слухом.
– Хочешь сказать, они действуют из чувства патриотизма, отправляя кучку преступников в сердце Фьерды за ценным заключенным? – с издевкой спросил Матиас.
– Полагаю, награда в четыре миллиона крюге тебя тоже не переубедит.
Парень сплюнул.
– Можешь подавиться своими деньгами. – Ему пришла в голову мысль – гнусная, варварская, – но именно она поможет ему вернуться в Хеллгейт со спокойным сердцем, даже если при этом он лишится языка. Он отклонился настолько, насколько позволяли веревки, и сосредоточил свой взгляд на Бреккере. – Я заключу с тобой сделку.
– Слушаю.
– Я не пойду с вами, но могу нарисовать вам схему расположения Двора. Этого должно хватить, чтобы вы прошли хотя бы через первый контрольно-пропускной пункт.
– И чего мне будет стоить эта ценная информация?
– Я поделюсь ею просто так. Мне не нужны деньги. – Матиасу было стыдно произносить эти слова, но он продолжил: – Я сделаю это, если ты позволишь мне убить Нину Зеник.
Маленькая бронзовая девочка презрительно фыркнула, всем своим видом выражая отвращение; парень за столом перестал выводить закорючки и посмотрел на него с открытым ртом. А вот Каз ничуть не удивился. Скорее, он выглядел довольным. У Матиаса появилось неприятное ощущение, что этот демон прекрасно знал, чем все закончится.
– Я могу предложить тебе кое-что получше, – ответил Каз.
Что может быть лучше возмездия?
– Мне больше ничего не нужно.
– Я могу снова сделать тебя дрюскелем.
– Ты что, маг и чародей? Или вэй-фея, которая исполняет желания? Я суеверный, а не тупой.
– Одно другому не мешает, знаешь ли, но не в этом суть. – Каз засунул руку за пазуху своего пальто. – Вот, – он протянул клочок бумаги бронзовой девочке.
Еще один демон. Она ходила так бесшумно, словно прокралась из другого мира, и никому не хватило здравого смысла отправить ее обратно. Девочка поднесла бумажку к его лицу. Документ был написан на керчийском и на фьерданском. Матиас не знал керчийского, – кроме отдельных фраз, которые он выучил в тюрьме, – но фьерданский был его родным языком. Пробежавшись взглядом по бумаге, парень почувствовал, как бешено заколотилось его сердце.
