— Куда, дорогой? Задержись, пожалуйста. Ты ведь еще про рамы ничего не рассказал. Выкладывай свою беду. — И председатель язвительно прищурился и, ломая спички, закурил.
Но Адам словно не слышал. Спокойно, будто сказанное относилось вовсе не к нему, шел к выходу.
И тогда выросла перед ним коренастая фигура Миколы.
Адам остановился, глянул ледяным, немигающим, как у змеи, взглядом на тракториста. И вдруг выхватил из-за голенища сапога финский нож.
Все замерли. Адам бросился на Миколу.
— Люди! Спасите парня! Миколочка!..
Это был жуткий женский крик. Но пошевелиться там никто и не успел. Федос видел, как брат молниеносным, ловким движением перехватил руку с финкой и, с силой вывернув ее, рванул на себя, швырнул Комаровского на пол. Нож отлетел в сторону.
Все повскакали со своих стульев, несколько мужчин бросились к Адаму. Только Федос и Сергей остались на месте. Да еще побледневший Павулин. Но и за его каждым движением следил Микола.
Когда Адама Комаровского связали, Николай Захарович сказал:
— Товарищи! Собрание наше можно считать закрытым. Задачи ясны всем. За работу. А ты, Алексей, и ты, Игнат, садитесь в машину Павулина — и в лес. За зерном. Я тоже поеду. Пионеры, — председатель кивнул Федосу и Сергею, — со мной в «газик».
— А с этими что делать, елки-палки? — спросил бухгалтер, указывая на задержанных.
— Судить будем. Пока пусть здесь отдохнут. Спешить им некуда. А чтобы не скучали, оставим с ними Миколу Каляду и еще кое-кого из дружинников.
Час спустя машина с зерном стояла у крыльца колхозной конторы.
Ребята возвращались домой возбужденные. Лена всхлипывала.
— Да брось ты, Ленка, не плачь. Противно! — сердился Сергей. — Чего плакать теперь? Их ведь поймали!
— Я… я так, — оправдывалась Лена. А сама продолжала плакать. Плечи ее вздрагивали.
И Сергею, и Федосу было очень жалко Лену. Но обнять худенькие вздрагивающие плечи, чтобы ее успокоить, ни тот, ни другой не отважились. Даже думать об этом не смели.
Мама Федоса приехала не в субботу утром, а в тот же день — в пятницу. Мамы ведь вообще любят забирать детей или отрывать их от любимых дел раньше времени. Такой уж у них характер.
Откровенно говоря, Федос был очень рад приезду матери. Очень рад. Однако… лучше было бы, если бы приехала она на день или два позже.
Она без конца спрашивала, не болел ли он, не кашлял ли, не ныло ли у него в груди, не кололо ли в животе.
Федос краснел:
— Мама, я совсем здоров. Ну, совсем-совсем!
