Ныне, слава Богу, Ростово-Суздальская Русь угомонилась. Один молодой переяславский князек Дмитрий тормошится. Чу, опять на Ливонский орден надумал замахнуться. Ну и дурак! Куды уж ему с малой ратью на такую силищу? Кобыла с волком тягалась: один хвост да грива осталась. Не по зубам орешки. Чай, найдутся умные люди, кои юноту образумят…
Мелентий возвращался с покосов в Переяславль с десятком оружных послужильцев (с исстари у каждого боярина своя дружина).
По Никольской слободе встречу шла молодая девушка. Шла от журавля[31] с коромыслом на правом плече, — милолицая, гибкая, с пышной светло-русой косой, перевитой бирюзовой лентой; одета просто: холщовый сарафан, на ногах — поношенные чеботы[32] из грубой, необделанной телячьей кожи.
— Нет, ты глянь, братцы. Ступает, как лебедушка, даже вода в бадейках не колышется. Лепая жевка! — воскликнул один из послужильцев.
Мелентий (большой охотник женщин) вперил в девушку похотливый взгляд, вопросил:
— Чьих будешь?
Марийка остановилась), боярин!), подняла на Ковригу лучистые, сиреневые глаза.
— А ничьих, добрый господин.
— Как это ничьих? — недоуменно хмыкнул Мелентий. — Такого не бывает.
— Сирота она, боярин, — признал девушку статный, крутоплечий послужилец с черной, окладистой бородой.
— А ты откуда ведаешь, Шибан?
— Да уж ведаю, — плутовато крякнул в увесистый кулак послужилец и пояснил. — Дочка Палашки Гулены. Преставилась недавно. А мужа у Палашки никогда не было.
— Никак и ты с Палашкой баловался? — хихикнул Коврига.
— Грешен, боярин. Но то давненько было.
Мелентий еще раз внимательно оглядел Марийку и загадочно молвил:
— Авось, и помогу сиротинушке. А пока ступай.
С новыми постояльцами жизнь Марийки пошла повеселей. Гришка Малыга хоть частенько и пропадал в питейной избе, но когда был трезвым с какой-то неуемной жадностью хватался за хозяйственные дела. У него поистине были золотые руки: первостатейный плотник, умелый кузнец, искусный печник, великолепный сапожник… Всё ладилось и спорилось у Гришки.
Марийка диву дивилась:
— Ну, просто клад твой супруг, тетя Авдотья.
— Если бы не винцо, цены бы такому мужику не было, — поддакнула Авдотья и тяжело вздохнула. — Но винцо его погубит. Он ведь, бывает, по целой неделе из запоя не выходит, как будто черт его к зелью толкает. Беда!
— Добро еще не буянит. Другие-то мужики, чуть хмель ударит, готовы всю избу разнести, да еще дерутся. Видела таких.
— Моего непутевого Бог миловал. Знай, песни горланит, да так, что вся слобода слышит. Во хмелю, он мухи не обидит. Проспится — и опять к бражникам.
