Изба Силантия Матвеича была довольно крепкой, нарядной и просторной; стояла на высоком, дубовом подклете, имела горницу, повалушу[62] и светелку, украшенные (как и красное крыльцо) причудливой деревянной резьбой.
Жил Силантий с женой Федотьей, — высокой, слегка полноватой старухой, с округлым курносым лицом и улыбчивыми карими глазами. Двое сыновей давно выросли, женились и жили теперь своими домами, промышляя каждый своим ремеслом.
— Сыны у меня толковые, — похвалялся Силантий Матвеич. — Один — в оружейные мастера выбился, а другой — в хамовники[63]. Внуками меня одарили. Слышь, в повалуше носятся, разбойники.
Федотья была на голову выше своего благоверного, но это Силантия не смущало. Напротив, он супругой гордился:
— Она в девицах-то чуть ли не первой красавицей была. От женихов отбоя не было. А вышла за меня, махонького. Даже не пикнула.
— Пикнешь у тебя, — улыбнулась Федотья. — Твой родитель немалую мошну имел, уговорил тятеньку. Куда уж мне было деваться.
— Ну и не прогадала. Другой мужик с оглоблю вымахал, а проку на вершок. В любом деле, хе-хе, даже в любовных утехах. Я ж — хоть куды с добром!
— Постыдился бы, греховодник, — незлобиво проворчала супруга.
— Стыд не дым — глаза не ест.
— Да уж про тебя и речи нет. Бесстыжих глаз и дым неймет.
Так с шутками и прибаутками и жили Силантий с Федотьей…
На сей раз купец, увидев Васютку, малость подивился:
— Чего-то ты, Васюта Лазутыч, зачастил в наш город. Допрежь раз в полгода наезжал.
— Купеческие дела неисповедимы. Где прибыток идет, туда и возвращаемся… Аль надоел я тебе, Силантий Матвеич, в твоих хоромах?
— Побойся Бога, Васюта Лазутыч. Я тебе завсегда рад. Да хоть кажду седмицу[64] приезжай! Не так ли, Федотья?
— Так, государь мой. Ты нам, Васюта, как за родного сына стал. Шибко нравен ты нам, — радушно молвила хозяйка.
— Слышь? — воздел над шишковатой головой короткий мясистый перст Силантий Матвеич. — Моя старуха зря не скажет. Нравен!
У Васютки и без того еще больше посветлело на душе. Не зря его направлял к Ширке дед Василий Демьяныч. Добрый, приветливый купец, а супруга его и вовсе сердечная женщина.
— Спасибо вам, — тепло изронил Васютка и поклонился хозяевам в пояс.
Свою серебристую осиновую чешую он распродал на торгу в тот же день и приказал дворовым отвезти пустую подводу во двор Ширки.
— А я на торгу потолкаюсь, к товаришку приценюсь. В Ростов с пустом не поедем.
Однако в голове Васютки было совсем другое — побыстрее узнать, где проживает Марьюшка. Надо было у Силантия Матвеича изведать, да постеснялся. Да и на торгу спрашивать, где стоит изба покойной Палашки, было неловко. В Переяславле Палашку все должны ведать как непотребную женку.
