— Но я сообщаю вам эту информацию совершенно бескорыстно. И даже не буду рассказывать о моих проблемах с соседом, у которого целая тонна сена, а он не хочет продать ни былинки — все это вас не интересует. Не стану также рассказывать, что за люди к нему тайно ходят, в какие часы, как часто и все остальное… Нет, политика — не мое дело.
Солдат сомневался, стоит ли переводить эту болтовню. Его командир медленно поглаживал воротник кителя, стараясь держать себя в руках.
Мадам Лабаш продолжала:
— Я бы не пришла сюда, если бы хотела рассказать об этом или о самолетах в Рождество. Если идти по короткой дороге, то от моего дома это будет минут сорок пять. А если по длинной, через все леса и болота от самой Лягушачьей топи, то уж не меньше часа. Я по другому вопросу.
— Мадам, — прервал ее переводчик, — советую вам действительно говорить короче…
— Куда уж короче, молодой человек! Я все хочу перейти к делу, но вы без конца меня перебиваете. Я честная женщина и помогаю чем могу!
Половицы скрипели под ногами солдат. Они заняли этот домишко посреди леса наутро после Рождества. Отсюда они отправились на розыски пилота и упавшего самолета. И вернулись ни с чем. Большая часть леса была заболочена, что затрудняло поиски. Самолет и пилот бесследно исчезли.
Эта лошадница была для немцев последней надеждой. Но стало ясно, что толку от нее не будет. В тот момент, когда ее уже собрались выпроводить за дверь, она выдержала паузу и торжественно объявила:
— А говорю я вам, господа, о шуме мотора, который слышала сегодня ночью.
— Что вы сказали?
— Переводите!
Солдат перевел. Лейтенант тут же перестал раскачиваться взад-вперед за столом.
— Сегодня ночью? — спросил переводчик.
— Да, месье, — подтвердила Лабаш, нежно поглаживая сумку, словно любимого кролика.
— Это был большой самолет?
— Нет.
— Мадам, — сказал молодой солдат, наклоняясь к ней, — вот уже три ночи, как по здешним дорогам ездят наши машины.
— Я это прекрасно знаю.
— Вы перепутали шум от их моторов с шумом самолета, — пробормотал он. — Самолет упал еще в рождественскую ночь…
Лейтенант старательно произнес два слова по-французски с сильным акцентом:
— Где доказательства?
— Доказательства, — машинально повторил переводчик.
Она пожала плечами.
— Для этого надо пойти ко мне домой. Там все и увидите.
— Самолет находится в вашей спальне, мадам Лабаш?
— Не совсем. В моем амбаре.
Наступило тяжелое молчание. Женщина постукивала шпорами по полу.
Лейтенант вздохнул. Он не испытывал к ней никакого доверия, но именно это его и утешало. Он понимал, что оккупанты могут рассчитывать лишь на людей определенного сорта — лицемерных и двуличных — и должны поощрять тех, кто оказывает им содействие. Озлобленность, зависть, трусость — все эти качества лейтенант ненавидел, и все они теперь были на вес золота.
