Мистер Прайс рассматривает вещи, сложенные на полу. Ничего незаконного и нелегального: никаких наркотиков, даже ничего против школьных правил. Он вздыхает, затем швыряет на пол и куртку с рюкзаком. Он наклоняется ко мне, уперев руки в колени. Его лицо находится на одном уровне с моим.
«Марк, вот последний шанс выложить все начистоту. Будешь честным, тебе же лучше. А если окажется, что солгал, пеняй на себя».
Я беспомощно хватаю ртом воздух.
«Скажи мне правду, — наседает мистер Прайс, — ты сегодня принес наркотики в школу?»
Отчаянно стараясь не заплакать, сквозь ком в горле, я умоляющим голосом лепечу, глядя в лицо своему мучителю: «Нет, у меня нет никаких наркотиков. Понятия не имею, о чем вы говорите». Чего бы я ни отдал, чтобы не было всего этого ужаса.
«Ладно, — он сдается, — можешь собрать вещи и идти».
Он бросает последний жадный взгляд на мой пустой рюкзак, брошенный на полу кабинета подобно нарушенному обещанию. И невзначай ставит на него ногу, слегка придавливая его к полу. Последняя попытка. Я напряженно жду, когда наконец смогу встать и уйти, вернуться к нормальной жизни, забыв кошмар.
И тут его нога натыкается на что-то. «Что это?» — спрашивает он, постукивая ногой.
«Что-что?» — переспрашиваю я.
«Здесь что-то еще есть». Он поднимает рюкзак и начинает прощупывать днище. Комната вокруг меня теряет ясные очертания: все плывет и качается.
В юности я был сообразительным и общительным. И был говнюком (мягко говоря). Непослушным и лживым маленьким говнюком. Хитрым и озлобленным. Когда мне было двенадцать лет, я отключал домашнюю сигнализацию магнитами для холодильника и под покровом ночи удирал из дома. Мы с приятелем ставили машину его матери на нейтралку и выталкивали на улицу, чтобы завести мотор, не разбудив ее. А еще я писал сочинения об абортах, поскольку знал, что наша преподавательница английского — очень консервативная христианка. Еще с одним приятелем мы воровали сигареты у его матери и продавали их детям за школой.
Я также сделал тайное отделение в днище рюкзака, куда складывал марихуану.
Это отделение мистер Прайс и нашел, наступив на спрятанные наркотики. Он поймал меня на лжи. И, как обещал, миндальничать не стал. Через несколько часов я сидел в наручниках на заднем сиденье полицейской машины и думал, что жизнь моя кончена. Что ж, понятная мысль для большинства тринадцатилетних подростков.
В каком-то смысле я оказался прав. Родители посадили меня под домашний арест. Я надолго остался без друзей. Из школы меня выгнали, и остаток года я сидел на домашнем обучении. Мама заставила меня сделать короткую стрижку и выкинула все майки с Мэрилином Мэнсоном и
