Драматичная жизнь гигантского города полна неожиданностей, и О. Генри демонстрирует их в изобразительной манере и в ритме комической киноленты первых лет кинематографа:
«Заворачиваешь за угол и попадаешь острием зонта в глаз старому знакомому из Кутни-Фоллс. Гуляешь в парке, хочешь сорвать гвоздику — и вдруг на тебя нападают бандиты, скорая помощь везет тебя в больницу, ты женишься на сиделке; разводишься... женишься на богатой наследнице... И все это в мгновение ока... Бродишь по улицам... На тебя роняют кирпич. Лопается трос в лифте. Или твой банк лопается... Судьба швыряет тебя из стороны в сторону» («Один час полной жизни»).
«Город — жизнерадостный малыш а ты — красная краска, которую он слизывает со своей любимой игрушки», — подводит итог О. Генри, и эта угрожающая нотка не шуточна. Он знает, что его героям предстоит трудная и опасная борьба за существование. С самого первого дня в Нью-Йорке их ждут испытания, которые не всякому могут оказаться под силу. «Папаша Никербокер» (шуточная кличка Нью-Йорка — А. С.) встретил их уже на пароме и двинул одного правой рукой в переносицу, а другого левой — по скуле, просто так, чтобы знали, что бой начался» («Поединок»).
Завязки нью-йоркских рассказов О. Генри не внушают сомнений. Исходные ситуации, как правило, говорят о знакомстве художника с изображаемой жизнью, об умении показать ее без прикрас, в реальных противоречиях. Иные из них обрисованы с почти что социологической обстоятельностью.
Этого нельзя сказать о развязках.
4
О. Генри знает тревогу своих героев, маленьких людей в большом городе, их внезапный испуг, сознание бессилия, приступ отчаяния, наконец, роковой момент, когда они признают себя побежденными в неравном бою. Ему известно и то, что в этом городе «всякий желающий уцелеть должен опасаться всякого другого», и то, что за маской недоверия или даже цинизма может порой скрываться «детская тоска по товариществу и дружбе».
Писатель остро воспринимает два вполне реальных мотива жизни человека в большом капиталистическом городе. Первый из них — одиночество человека, «атомистичность» жизни миллионной толпы, при которой отдельная личность чувствует себя отъединенной от всех других, способной затеряться, как малая песчинка в пустыне. Второй мотив определяется местом и значением случая в жизни этих разобщенных миллионов, ибо сложное переплетение социальных законов, управляющих ими, предстает их сознанию как необъяснимое сцепление счастливых или несчастных случайностей. В этом мире «фетишизированных» социальных и личных связей О. Генри обретает как бы свободу действия. Одиночество человека и власть случая становятся козыря--ми в игре, которую задумал писатель. Он становится как бы вершителем судеб своих героев. Он ведет их в тумане навстречу друг другу или, напротив, уводит прочь. Он манипулирует человеческими судьбами, разрешает жизненные коллизии «по своему усмотрению», уснащает их забавными или трогательными концовками «под занавес».
