Едва он почувствовал эти движения, мир вокруг закружился. Придерживая женщину под ягодицами, он отлепил ее от окна и развернулся к кровати, опрокинув на постель. Быстрыми рваными поцелуями спустился по ее телу от шеи к животу. И ниже, по лобку, бедру, влажно касаясь языком того теплого, что пульсировало в ней и сводило его с ума. Подался вперед и накрыл ее телом, впервые найдя ее губы своими. И с наслаждением впился в ее приоткрытый красный рот, жаждущий поцелуев так же, как жаждала она — его.
Северина прикрыла веками глаза. Целовала, будто хотела выпить из него жизнь, прикусывая его язык, удерживала у себя во рту. Присасывалась к его губам жадным поцелуем изголодавшейся по ласке сучки.
Она прогибалась под Виктором, совсем не замечая тяжести его тела. Прижималась к мужскому паху, обжигающему ее лобок. Бедра ее соблазнительно двигались, тоже становясь горячими. Девушка шире расставила согнутые в коленях ноги, открываясь навстречу мужчине. И, наконец, он вошел в нее — заскользил, с облегчением ощущая, как она коротко вздрогнула под ним. Коротко, но крупно, всем телом, дернувшись так, что он заполнил ее всю, до самых краев. И одновременно узнал в себе нарастающий тугой ком возбуждения, соизмеримого лишь с тем, что он иногда испытывал, будучи подростком. Взял ее запястья, завел их вверх, прижал к постели и задвигал бедрами — ударяясь в нее так сильно, что, вероятно, мог причинять ей боль. Но об этом не думал. Думать не мог. Видел только ее лицо, в котором отразилось что-то звериное. И знал, что звериное сейчас и в нем.
Ее громкие стоны теперь напоминали патоку. Они были такие же сладкие, липкие, вязкие. Отдавались в ушах, дурманили, обволакивали их общее, одно на двоих извивающееся тело, которым они сейчас стали. Руки ее обмякли в его руках. Если он так желает, она и без них сможет довести его до исступления. Северина скользила языком по его лицу и шее, терлась затвердевшими сосками о его грудь. Стоны ее постепенно становились вскриками, отражающимися от его сильных уверенных толчков. Она отвечала на них, резко вскидывая бедра, ненасытно проталкивая его член глубже в себя.
Не выдержал. Склонился к ее груди, чувствуя невозможную, непреодолимую необходимость снова чувствовать вкус ее кожи — острых вишен сосков. Обхватил один зубами. Отпустил ее ладони, запустил руку туда, где их тела соприкасались жарче всего. И снова стал теребить влажный клитор, дурея от осознания того, как его собственные пальцы становятся мокрыми и скользкими. Лица не видел теперь. Но ее наслаждения ждал, прислушиваясь к мягкому, обманчиво хрупкому и одновременно такому полному сил и жизни телу.
