Он схватил кочергу справа от себя и осторожно ткнул ею в сердце огненного зверя.
Мы с Адой пристально следили за ним, он вытащил кочергу и повернулся к нам. Конец кочерги пронзал, как гарпун рыбу, прямоугольный кусочек бумаги.
Он медленно подошел к нам, глядя на нас с растущей тревогой.
— Что это? — спросила я.
Он осторожно снял бумагу, которая обгорела, дымилась и была обтрепана по краям, с острого конца и показал нам.
Это была фотография.
Не просто фотография. Наша последняя семейная фотография, сделанная три года назад. Хотя от огня цвета выгорели, было четко видно маму и папу, стоящих за диваном, и нас с Адой, устроившихся перед ними, вежливо скрестив ноги, улыбаясь. Фотография была счастливой.
Была.
Наши глаза были замазаны черным, ровными кругами.
Я забрала ее из руки Максимуса, мне было плохо, узел страха был в животе.
Нас окутала тяжелая тишина, мы обдумывали значение фотографии.
Это была угроза? Предупреждение? Знак?
И кто это оставил?
Я открыла рот, чтобы задать эти вопросы, когда сильный порыв ветра обрушился на камин, потушил огонь за раз, оставив нас снова во тьме, вырвав фотографию из моей руки.
А потом зловеще и медленно проскрипела входная дверь.
И…
Раздалась ругань на шведском.
— Что это такое?
Вернулись родители. Я слышала, как сглотнула Ада.
— Перри, Ада? — позвал папа из-за угла.
— Что такое? Почему так темно? — крикнула мама. Я представляла, как она кривится при виде разбросанной соли.
Вдруг свет загорелся в коридоре. Мы услышали щелчок на кухне, а потом они вскрикнули.
Теперь в гостиной было достаточно света, чтобы мы видели друг друга. Я не увидела нигде фотографию и не знала, куда ее унесло, но подозревала, что разницы уже не будет, если ее найдут родители. Они уже разозлились из-за бардака на кухне.
Я вздохнула. Похоже, мне было, из-за чего еще бояться. Я посмотрела на Аду и Максимуса.
— Вот и веселье.
Мы вместе пошли к неизвестности, покинули комнату и прошли на кухню.
Родители смотрели на самодельный алтарь. Отец был в ужасе, а лицо мамы покраснело. Может, от алкоголя, может, от гнева.
Они посмотрели на нас троих, и я видела, как им сложно все сопоставить. Они были удивлены.
Я старалась объяснить все как можно лучше, и как я думала, что происходит что-то странное из-за плохого состояния, выкидыша, кошмаров, ботиночков и лунатизма.
Мама просто качала головой, у нее не было слов. Ей и не нужно было говорить. Я знала, о чем они думали. Отец был потрясен и в ужасе, что я творила «колдовство и магию» под его крышей (так он и сказал), а мама была расстроена, что ее дочь вернулась к прошлому, когда я видела воображаемых людей и обвиняла демонов в поджоге домов.
