"Как же так?"
Гнев и ярость, и непонятная злая обида охватили Илью. Он сорвал ножны с меча, отбросил за спину. Теперь он косил врагов, как селянин на утреннем лугу ровно укладывает ряды скошенных трав.
Остановился, когда косить стало некого.
Они подобрали Сухмантия Одихмантьевича, и Василия Мелантьевича подобрали. Алеша, шипя, заматывал тряпицей рану на плече. Илья подъехал, помог. "Ты молодец, - Алеша, опытный, в отличие от Ильи воин, пряча боль, скалил в кривой улыбке белые ровные зубы, - хорошо держался. Слушай, Илья, а расскажи, что ты видел во сне, пока не проснулся и не сообразил вынуть меч из ножен? Ей-Богу, в первый раз я видел, как человек, не просыпаясь, воюет".
Не проснулся, думал Илья. Проснись я раньше, Сухмантий Одихмантьевич был бы жив.
****
Илья спустился к Днепру в глубоких сумерках. Присел на бревно - чуть влажное, но теплое, уже принявшее вечернюю влагу, но еще не забывшее дневное солнышко, гревшее его весь этот длинный и горький день.
Илье хотелось понять что-то, мучившее его, поэтому он был один, пока друзья праздновали победу. Он был рад их оживленным, торжествующим лицам, он знал, что они правы и в своей радости, и в торжестве своем, но сам испытывал муку, которой не хотел показать.
В омуте плеснуло.
- Красавец, не скучай один, - сказали оттуда и мелодично засмеялись, - иди лучше к нам.
- Не пойду, - сказал Илья спокойно.
- Иди к нам, иди к нам, - зазвучало нескоько нежных голосов, - мы тайну знаем.
- Не знаете, - горько сказал он. - Вы утопленницы. Откуда вам знать тайну.
- А какая тайна нужна тебе, Илья? - одна подплыла совсем близко, очень молодая; у нее было личико любознательной девчонки, из тех умниц, кому все интересно, и темные, холодные провалы глаз. - Видишь, мы знаем, как тебя зовут. Мы многое знаем.
- Хочется, чтобы людям было хорошо, - через силу выговорил он. - Всем.
Он помолчал. Она тоже молчала, рассматривая его своими ледяными провалами.
- Я не утопленница, - сказала она тихо, - у меня не было несчастной любви и любимого-изменника. У меня вообще никакой любви не было, не успела. Я подслушала, как отец - он постоялый двор держал - сговаривался с разбойниками приезжих убивать, добычу делить. А он узнал. Я болтушка была, отец не поверил, что смолчу. Да и не смолчала бы. Меня связали и бросили в омут.
- Тогда почему же ты здесь?!
- Попросила. Матерь-Мокошу. Жить очень хотелось. Хоть как-нибудь.
- И как?
- Никак, - зло сказала она, - Двести лет - и все время никак, - и плеснув хвостом, ушла на глубину.
