Где-то очень далеко испуганно, с отчаянием заржал Сивка.
Да что же это я делаю?
Илья опомнился, с трудом, с усилием удерживая в себе здравость.
-Ах ты сволочь! Не колдун он! Руки мало - глаза тебе надо завязать!
Соловей ухмыльнулся зубастой пастью.
Илья сорвал мечом с ближайшей березы полосу бересты; сгоряча слишком большой оказалась для полоски на глаза. Вырезать времени не было: в голове мутилось. Свернул из бересты шапочку, надвинул на бобоподобную башку Соловья, закрывая ее всю и глаза заодно.
И сразу стало тихо.
Как будто бы до сих пор что-то однообразно шумело, мельница, к примеру, крутилась, а он прислушался, привык и не замечал.
А тут вдруг разом прекратилось, и стало ясно, что до сих пор - шумело.
Внутри у Ильи все мелко дрожало, ходуном ходили руки и ноги.
Сивка влажно дыхнул ему в ухо. Оказывается, он, Сивка, все время был тут, рядом, а казалось - далеко. "Спасибо", - шепнул Илья, обнимая послушную лошадиную голову и целуя между глаз.
Илья заново перевязал ремни, как следует укрепил берестяную шапку, чтоб не сдвинулась; на всякий случай нарезал еще бересты, про запас.
- Рот тебе, что ли, еще завязать? - вслух подумал, разглядывая зубастую пасть.
- Рты вы цыганкам на базаре завязывайте, - немедленно раздалось язвительное, - это они словами работают. А я - Соловей. Я - свищу. Тебе, дурню, просто повезло, что с берестой угадал.
Илья разглядывал валявшееся у подножия дубов гнездо. Оно было набито залоснившейся нечистой парчой, загаженнными мехами, из которых выглядывали золотые кубки в темных потеках. Воняло.
- Товар-то куда девал? - спросил он. Соловей мотнул увязанной башкой куда-то за дубы. Илья прошел, там был овраг, и в овраг этот, видно, беспорядочно скатывали телеги, возки, чужанского вида арбы - с товаром и пустые. Что-то уже почти сгнило, что-то казалось более-менее свежим. Кругом жужжали мухи - множество мух.
- Даже разбойникам не продавал, - удивился вслух.
- Ой, дурак, - заперхало в ответ. - Ты вот, когда я тебя вел, что чувствовал?
Илья не ответил. Но про себя ответ знал. Про то, когда влезала и ворочалась в голове чужая сила. Так, наверное, чувствует себя женщина, когда ее насилуют.
- Власть, - сказал Соловей. - У меня она была, остальное - вздор. Что мне твои тряпки, когда - власть! Сначала, правда, я держал разбойничков как раз для этого, чтоб возили-продавали, вел их, отпускал редко. Вот когда отпускал, они на осинах и вешались. Думал новых завести, да хлопотно и незачем.
