Рыжая никуда не могла смотреть, ни о чём не могла думать, так как, всё её существо, отчаянно боролось с собственным желудком, во что бы то не стало, просившимся наружу. Наконец, желудок победил, выплеснув из себя всё, что смог и даже, после этого, ещё пытался выдавить то, что уже не выдавливалось.
После того, как её вырвало, голова пошла кругом, но задышала она ровней, наплевав на вонь и впервые, злобно, закипая лютой ненавистью ко всему на свете, готовая порвать каждого опарыша, возящегося вокруг, нормально осмотрелась.
Медленно обведя взглядом отхожую яму с права на лево, Райс упёрлась ошарашенным взглядом, на ещё одну горемыку, такую же девку, как и она по возрасту, висевшую в двух шагах левее и сплошь облепленную зелёными, жирными мухами.
Соседка, имела русые, светлые волосы, изрядно испачканные нечистотами и большие серые глаза, блестевшие в сумраке ямы, как мокрый полированный камень. Она, сложив руки на голове в замок, с добродушной улыбкой, молча, рассматривала новенькую.
— Ты кто? — тут же спросила Райс, почему-то шёпотом.
— Апити, а ты? — поинтересовалась подруга по несчастью, но в отличии от Райс, вполне спокойным и даже довольным голосом.
— Райс, — ответила рыжая слабо и сдавленно, и тут же продолжила, — а мы где?
— В говне, — хмыкнула Апити, расцветая в лучезарной улыбке и смахивая с лица надоедливых насекомых, — аль ты не видишь?
— Как я здесь оказалась? — спросила Райс толи соседку, толи саму себя, — я ничего не помню.
— Не мудрено, — как-то запросто и по-свойски ответила светловолосая, — тебя под гребешком привели. Втыкают, такой гребешок в волосы, и ты, как телок на привязи, что велят то и делаешь, и при этом, ничего не помнишь. Хорошая штука.
— Да, да, — тут же спохватилась Райс, — что-то припоминаю. Белая вековуха, сначала погладила меня по голове, а потом, вроде бы, как гребень воткнула.
Райс, находясь в полной прострации, осторожно прощупала голову руками, видимо ища гребень, но волосы, распущенные по спине и утопленные на половину в нечистотах, инородных предметов, не содержали. Руки, тут же облепили мухи и она, брезгливо и панически, ими задёргала в разные стороны, отгоняя мерзость.
По верхнему настилу, застучали чьи-то шаги и дырка в потолке, что была чуть левее ярицы, служившая, как выяснилось, основным источником света, потемнела, окуная их и без того мрачное пристанище, в сумрак. Апити, видимо предчувствую реакцию новенькой, тут же жёстко потребовала, переходя на шипение:
